судорожно глотает воздух и хватается рукой за горло, испытывая позывы к рвоте. Казалось невероятным, что он может дышать. Испытай он только удушение, он бы вздохнул с облегчением и сказал: «Один раз я уже прошел через это, и теперь смерть мне не страшна». Но удушение было сущим пустяком. Удушение – это всего лишь прелюдия. А он боялся смерти.
Его заставили войти в камеру, в которой он умер. Он увидел свисающее с потолка свое тело, лицо черное, язык высунут, на голове по-прежнему этот шлем.
– Перережьте веревку, – сказал прокурор, и Джерри ждал, когда охранники исполнят приказ. Однако один из охранников протянул Джерри нож.
Все еще туговато соображая, Джерри развернулся и бросился на прокурора, но один из охранников крепко схватил его за запястье, а другой направил ему в голову пистолет.
– Неужто вам так быстро хочется умереть снова? – спросил прокурор.
Джерри захныкал, взял нож и потянулся вверх освободить себя из петли. Но чтобы дотянуться до веревки, Джерри пришлось так близко стоять к трупу, что не касаться его он просто не мог. Вонища была жуткой, усомниться в факте смерти невозможно. Джерри так задрожал, что нож его почти не слушался, но веревка, наконец, лопнула, и труп кулем упал на пол, сбив Джерри с ног. Поперек ног Джерри легла рука. Рядом, глаза в глаза, оказалось лицо.
– Вы видите камеру?
Джерри отупело кивнул.
– Смотрите в камеру и покайтесь за все, что вы сделали против правительства, которое принесло мир на землю.
Джерри снова кивнул, и прокурор сказал:
– Начинайте.
– Сограждане американцы, – заговорил Джерри, – простите меня. Я совершил ужасную ошибку. Я был неправ. Русские хорошие. Я допустил, чтобы убили невинного человека. Простите меня. Правительство оказалось добрее ко мне, чем я того заслуживаю.
И так далее и тому подобное. Джерри лепетал с час, пытаясь доказать, что он трус, что он ничтожество, что он виноват, что правительство в респектабельности соперничает с Богом.
А когда закончил, прокурор снова вошел в комнату, качая головой.
– Мистер Кроув, вы в состоянии выступить гораздо лучше. Ни один человек из публики не поверил ни единому вашему слову. Ни один человек из отобранных для слушания не поверил, что вы хоть чуть-чуть искренни. Вы по-прежнему считаете, что правительство надо свергнуть. Так что нам снова придется прибегнуть к лечению.
– Позвольте мне исповедаться еще раз.
– Проба есть проба, мистер Кроув. Прежде чем мы разрешим вам иметь хоть какое-то отношение к жизни, придется еще раз умереть.
Теперь Джерри с самого начала орал благим матом. О достоинстве думать не приходилось: его подвесили под мышки над продолговатым цилиндром, наполненным кипящим маслом. Погружали очень медленно. Смерть наступила, когда масло дошло ему до груди, – ноги к тому времени уже совершенно сварились, и большие куски мяса отставали от костей.
Его ввели и в эту камеру. А когда масло остыло настолько, что к нему можно было прикасаться, заставили выудить куски своего собственного трупа.
Джерри во всем признался и покаялся снова, но публику, отобранную для теста, убедить не удалось.
– Этот человек насквозь фальшивый, – заявили слушатели. – Он и сам не верит ни единому своему слову.
– Судя по всему, – заметил прокурор. – После своей смерти вы очень хотите сотрудничать с нами. Но ваши слова идут не от сердца, у вас остаются оговорки. Придется помочь вам снова.
Джерри пронзительно закричал и замахнулся на прокурора. Когда охранники оттащили его, а прокурор поглаживал разбитый нос, Джерри закричал:
– Разумеется, я лгу! Сколько бы меня ни убивали, факт остается фактом: наше правительство – из дураков, избранное злобными лживыми ублюдками!
– Напротив, – возразил прокурор, стараясь сохранить хорошие манеры и бодрость духа, несмотря на то, что из носа у него текла кровь, – если мы убьем вас достаточное количество раз, ваш менталитет полностью переменится.
– Вы не в состоянии изменить правды!
– Изменили же мы ее для всех других, кто уже прошел через это. И вы далеко не первый, кому пришлось пойти в третий клон. Только на этот раз, мистер Кроув, постарайтесь, пожалуйста, быть героем.
С него сняли кожу живьем, сначала с рук и с ног, затем его кастрировали, сорвали кожу с живота и груди. Он умер молча, – хотя нет, не молча, всего лишь безголосо, – вырезали гортань. Он обнаружил, что, даже лишенный голоса, оказался в состоянии вышептать крик, от которого все еще звенело в ушах. Когда он пробудился, то его опять вынудили войти в камеру и отнести свой окровавленный труп в комнату для захоронений. Он снова исповедался, и снова публика не поверила ему.
Его медленно раздробили на кусочки. После пробуждения пришлось самому отчищать и отмывать окровавленные остатки с дробильни. Но публика лишь заметила:
– Интересно, кого этот подонок думает обмануть.
Его выпотрошили и сожгли внутренности у него на глазах. Его заразили бешенством и растянули агонию смерти на две недели. Потом распяли и оставили на солнце умирать от жажды. Потом сбросили с десяток раз с крыши одноэтажного дома, пока он не умер в очередной раз.
Однако публика понимала, что Джерри Кроув не раскаялся.
– Боже мой, Кроув, сколько же, по-вашему, я могу этим заниматься? – спросил прокурор. Вид у него был не очень бодрый. Джерри даже подумал, что он близок к отчаянию.
– Крутовато для вас? – сказал Джерри, благодарный за этот разговор, который обеспечивал ему передышку на несколько минут между смертями.
– За какого человека вы меня принимаете? Все равно мы оживим его через минуту, говорю я себе, но ведь я занялся этим делом вовсе не для того, чтобы находить новые, все более ужасные способы умерщвлять людей.
– Вам не нравится?! А ведь у вас прямо-таки талант по этой части.
Прокурор резко посмотрел на Кроува.
– Иронизируете? И вы еще в состоянии шутить? Неужто смерть для вас ничего не значит?
Джерри не ответил, а лишь попытался смахнуть слезы, которые теперь то и дело непрошенно набегали на глаза.
– Кроув, это недешево. Мы потратили на вас миллиарды рублей. Даже со скидкой на инфляцию – это большие деньги.
– В бесклассовом обществе деньги не нужны.
– Что это вы себе позволяете, черт побери? Даже теперь вы пытаетесь бунтовать? Корчите из себя героя?
– Нет.
– Неудивительно, что нам пришлось убивать вас восемь раз.
– Мне очень жаль. Видит небо, мне очень жаль.
– Я просил, чтобы меня перевели с этой работы. Очевидно, я не в состоянии сломать вас.
– Сломать меня! Можно подумать, мне не хочется, чтобы меня сломали!
– Вы нам слишком дорого обходитесь. Раскаяния преступников в своих заблуждениях приносят определенную выгоду. Но вы обходитесь нам слишком дорого. Сейчас соотношение «затраты-выгода» просто смехотворно. Всему есть предел, и сумма, которую мы можем потратить на вас, тоже небезгранична.
– У меня есть один способ, сэкономить вам деньги.
– У меня тоже. Убедите эту чертову публику!
– Когда будете убивать меня в очередной раз, не надевайте мне шлем.
Прокурор, казалось, вконец шокирован.
