– Это был бы конец. Смертная казнь. У нас гуманное правительство. Мы никогда никого не убиваем навсегда.
Ему выстрелили в живот, он истек кровью и умер. Его сбросили с утеса в море, и его съела акула. Его повесили вверх ногами, чтобы голова как раз погружалась в воду, и, когда он устал поднимать голову, он утонул.
Однако на протяжении всех этих испытаний Джерри все больше и больше приучал организм к боли. Разум его, наконец, усвоил, что ни одна из этих смертей не является постоянной. И теперь, когда наступал момент смерти, по-прежнему ужасный, Джерри переносил его лучше. Он уже не так голосил и умирал с большим спокойствием. Он даже научился ускорять сам процесс: намеренно вбивая в легкие побольше воды, намеренно извиваясь, чтобы привлечь акулу. Когда охранники приказали забить его до смерти ногами, он до последнего вопил: «Сильней!»
Наконец, когда провели его пробу, он с пылом и страстностью заявил аудитории, что русское правительство – это самая ужасная империя, которую когда-либо знал мир. На этот раз русские сумели удержать власть – нет внешнего мира, откуда могут прийти варвары. Прибегнув к соблазну, они заставили самый свободный народ в мире полюбить рабство. Слова шли от сердца – он презирал русских и дорожил воспоминаниями о том, что некогда, пусть очень давно, в Америке были свобода, закон и даже какая- никакая, но справедливость.
Прокурор вернулся в комнату с мертвенно-бледным лицом.
– Ублюдок, – выдохнул он.
– О-о. Вы хотите сказать, на этот раз попалась честная публика.
– Сто верноподданнически настроенных граждан. И вы разложили всех, кроме трех.
– Разложил?!
– Убедили их.
Наступило молчание. Прокурор уткнулся лицом в ладони.
– Вы потеряли работу? – спросил Джерри.
– Разумеется.
– Мне жаль. Вы хорошо ее выполняли.
Прокурор посмотрел на него с отвращением.
– На этой работе еще никто не срывался. А мне никогда не приходилось умерщвлять дважды. Вы же умерли с десяток раз, Кроув. Вы привыкли к смерти.
– Я этого не хотел.
– Как вам это удалось?
– Не знаю.
– И что вы за животное, Кроув? Неужто вы не можете придумать какую-нибудь ложь и поверить в нее?
Кроув усмехнулся. В былые дни в данной ситуации он бы громко рассмеялся. Неважно, привык он к смерти или нет, но у него остались шрамы, и ему уже никогда громко не рассмеяться.
– Такая уж у меня была работа. Как драматурга. Волевое временное прекращение неверия.
Дверь отворилась, вошел весьма важный с виду человек в военной форме, увешанный медалями. За ним четыре солдата. Прокурор вздохнул и встал.
– До свиданья, Кроув.
– До свиданья, – попрощался Джерри.
– Вы очень сильный человек.
– Вы тоже, – сказал Джерри.
И прокурор ушел.
На этот раз солдаты увезли Джерри из тюрьмы в совершенно иное место. Во Флориду, на мыс Канаверал, где размещался большой комплекс зданий. До Джерри дошло, что его отправляют в изгнание.
– Каково оно? – спросил он технического работника, который готовил его к полету.
– Кто знает? – вопросом ответил техник. – Никто ведь оттуда еще не возвращался…
– После того как самек перестанет действовать, будут ли у меня проблемы с пробуждением?
– Здесь на земле, в лаборатории – нет. А там, в космосе – кто его знает?
– Но, вы полагаете, мы будем жить?
– Мы отправляем вас на планеты, которые по всем параметрам должны быть обитаемы. Если нет – весьма сожалею. Тут вы рискуете. Худшее, что с вами может случиться, это смерть.
– И это… все? – пробормотал Джерри.
– Ну ложитесь и дайте мне записать ваши мысли.
Джерри лег, и шлем – в который уже раз – записал его мысли. Тут, разумеется, ничего нельзя было поделать: когда осознаешь, что твои мысли записываются, обнаружил Джерри, просто невозможно не пытаться думать о чем-то важном. Как будто играешь на сцене. Только на этот раз публика будет представлена одним-единственным человеком – самим собой, когда ты проснешься.
Но он подумал вот о чем: и этот и другие звездолеты, которые будут или уже отправлены колонизировать миры-тюрьмы, не так уж и безопасно для русских. Правда, заключенные, отправленные на этих гулаг-кораблях, будут находиться вдали от земли много веков, прежде чем совершат посадку, а многие из них наверняка не выживут. И все же…
Я выживу, подумал Джерри, когда шлем подхватил импульсы его мозга и стал заносить их на пленку. Там, в космосе, русские создают своих собственных варваров. Я стану Аттиллой, царем гуннов. Мой сын станет Магометом. Мой внук станет Чингис-Ханом.
Один из нас когда-нибудь разграбит Рим.
Тут ему ввели самек, и тот разлился по телу Джерри, забирая с собой его сознание, и Джерри с ужасом узнавания, понял, что это смерть, но смерть, которую можно только приветствовать, и он не возражал против нее. На этот раз, когда проснется, он будет свободным.
Он напевал себе под нос, пока не забыл, как напевать. Его тело вместе с сотнями других тел положили на звездолет и вытолкнули в космос.
