перес?кали Русь, поперекъ, отъ западнаго Псково-Печерскаго монастыря до мощей свят?теля Иннокентiя въ Иркутск? у Байкальскаго озера. Въ то время какъ св?тски настроенные русскiе интеллигенты знали только одно направленiе для своихъ путешествiй – на Западъ: въ Германiю, Швейцарiю, Италiю и почти не видали христiанскаго и библейскаго Востока, простонародная мужицкая масса отъ 15 до 30 тысячъ челов?къ ежегодно обходила святыя м?ста: Царьградъ, А?онъ, Палестину, Синай, г. Бари съ мощами св. Николая Чудотворца. Все это устраивалось Русской Церковной Миссiей и Императорскимъ Палестинскимъ Обществомъ чрезвычайно дешево и удобно. И сейчасъ еще, когда изъ-за жел?зной ц?пи большевизма, сковывающей русскiй народъ, ни одна народная душа не можетъ вырваться на волю и подышать свободнымъ воздухомъ святыхъ м?стъ Палестины, тамъ въ осирот?вшихъ русскихъ зданiяхъ печально доживаютъ свой в?къ сотни застрявшихъ еще со времени войны старыхъ русскихъ паломниковъ, преимущественно женщинъ.
Къ масс? монастырскихъ богомольцевъ примыкала еще ц?лая странствующая армiя сборщиковъ на построенiе храмовъ, сборщиковъ-монаховъ въ пользу самихъ монастырей и толпы нищей братiи, расп?вавшей духовные стихи. Получалась такъ называемая «Бродячая Русь», въ которую вливался и элементъ не религiозный, элементъ чистыхъ бродягъ. Конечно, все это насл?дiе доисторическаго кочевническаго броженiя племенъ по широкой русской равнин?, оставшееся въ русской крови и преобразившееся въ русской душ? въ мечтательность и искательство «новаго града», Іерусалима, сходящаго свыше. Свойственное восточному христiанству, сохранившееся отъ апостольскаго в?ка ожиданiе конца исторiи со вторымъ пришествiемъ Сына Челов?ческаго, нашло въ этомъ «странническомъ» русскомъ сердц? наилучшiй откликъ. Если кто-нибудь изъ христiанскихъ нацiй такъ сочувственно и такъ радостно воспринялъ апостольское слово, что «мы не им?емъ зд?сь пребывающаго града, но грядущаго взыскуемъ» (Евр. 13, 14), такъ это русскiе. Можно бы привести много фактовъ въ этомъ дух? изъ области и церковной и сектантской русской религiозности. И даже вн?церковная интеллигентская русская идеологiя полна этимъ порывомъ къ катастрофическому концу исторiи и встр?чи какого-то новаго мiра. Характерно, что доисторическая антропологiя находитъ сл?ды двухъ катастрофическихъ исчезновенiй на русской равнин?, когда-то жившихъ на ней расъ. Въ безжалостномъ разрушенiи большевиками историческаго, духовнаго насл?дства русской культуры какъ будто отражается эта привычка къ катастрофамъ. Нигд?, особенно на Запад?, христiанская эсхатологiя такъ не близка, такъ не свойственка христiанскому благочестiю, какъ въ Россiи. Бартiанство въ сравненiи съ русскимъ эсхатологизмомъ представляется какой-то запоздалой и надуманной концепцiей. Легкое воспаренiе надъ тяжкой инерцiей историческаго позитивизма – это черта наибол?е архаическая, первохристiанская въ русской религiозности. Русскiе – это современные ?ессалоникiйцы – д?ти Павла.
Не въ одномъ только монастыр? и странничеств? русскiй челов?къ ищеть возвышенiя души своей къ Богу. Ближе всего это для него приходскiй храмъ – церковь. Это самый доступный путь къ небу. Это – кусочекъ неба. Самая наружность храма сравнительно съ жилищемъ русскаго крестьянства уже говоритъ о себ?. Среди деревянныхъ, темныхъ, покрытыхъ соломой, часто жалкихъ хижинъ, напоминающихъ жилища первобытныхъ людей, сiяетъ б?лизной обыкновенно каменный, выб?ленный, высокiй, по возможности зат?йливой архитектуры, съ высокими куполами и золочеными крестами храмъ, съ несущимися съ его колоколенъ, большею частью веселыми звонами и трезвонами. Одинъ взглядъ, брошенный крестьяниномъ на свою церковь, уже подымаетъ его духъ и освобождастъ отъ «власти темной земли», рыться въ которой онъ обреченъ всю жизнь. Обыкновенно онъ при этомъ снимаетъ шапку и крестится. Тамъ въ церкви все отличное отъ обыденнаго. Тамъ св?тъ, сiянiе, позолота, серебро, парча, ц?нные камни, множество лампадъ, св?чъ, паникадилъ. Тамъ все непохожее на св?тскую роскошь. Тамъ н?тъ кружевъ, н?тъ цв?товъ – это слишкомъ мiрское. Тамъ только особыя «священныя» матерiи, священные рисунки и краски, «священные» запахи, «священные» нап?вы и голоса. Чтобы ничто не напоминало о земномъ. Русскiй челов?къ страдаетъ въ церкви отъ б?дности, отъ недостатка иконъ. Его удовлетворяетъ только церковь, расписанная ц?ликомъ ст?нной живописью и ув?шанная иконами, не говоря объ иконостас?. Онъ хочетъ, чтобы каждая точка церковныхъ ст?нъ говорила о неб?. Онъ хочетъ быть сплошь окруженнымъ Херувимами, Серафимами, вс?ми небесными силами, патрiархами, пророками, апостолами, мучениками и вс?ми святыми. Русскiй челов?къ не любитъ въ одиночеств? подходить къ Богу. Это ему кажется ложнымъ героизмомъ и гордостью. Наглядно окруженный ликами святыхъ, онъ радостно чувствуетъ, какъ много у него «родственниковъ по плоти» на неб?, какъ онъ можетъ не отчаяваться въ спасенiи и дерзать въ ихъ «челов?ческомъ» окруженiи быть «въ гостяхъ у Бога». Русскiй челов?къ мыслитъ не отвлеченно, а образами, пластически. Онъ художникъ, эстетъ и въ религiи. Икона въ его глазахъ прiобр?ла особое значенiе – легчайшаго пути сд?лать невидимую Церковь видимой. И неудивительно, что восточно-греческая икона, сама по себ? высокое созданiе искусства, именно въ Россiи, въ русскихъ школахъ новгородской и московской (XIV-XV вв.) и даже строгановской (XVII в.) достигла такого совершенства и высоты, которыя являются пока пред?льными въ иконографiи. Къ высокому византiйскому насл?дству, древняя Русь прибавила еще стиль и тончайшую технику искусствъ китайскаго и персидскаго, переданныхъ русскимъ «зографамъ» черезъ посредство придворныхъ мастеровъ хановъ русской Золотой Орды. Получилось творческое достиженiе, мистическiя чары русской иконы, «богословiе въ краскахъ», по выраженiю кн. Е. Н. Трубецкаго.
Какъ славянинъ, природный художникъ и п?вецъ, русскiй челов?къ вложилъ въ свое церковное п?нiе столько искусства и силы, что подобно икон? и свое церковное п?нiе, какъ въ творчеств?, такъ и въ исполненiи, несомн?нно поставилъ на первое м?сто въ мiр?. Могуществомъ и гигантскимъ звукомъ своихъ колоколовъ онъ также превзошелъ вс?хъ. Въ красот? и благол?пiи богослужебныхъ церемонiй н?тъ равнаго русскому стилю. Въ храмовомъ, въ культовомъ благочестiи у русскаго челов?ка несомн?нно максимумъ его па?оса. Частицу этой храмовой божественной красоты онъ старается перенести въ свой домъ. Въ древней Россiи почти каждый зажиточный челов?къ им?лъ свою домовую церковь. Каждый крестьянинъ им?етъ свой «красный[1] уголъ», наполненный иконами. Всякiй, входящiй въ домъ, сначала сд?лаетъ три поклона съ крестнымъ знаменiемъ иконамъ и лишь посл? этого по-св?тски здоровается съ хозяевами.
Церковь, со вс?ми чарами ея красоты, была въ теченiе тысячел?тiя св?тящимъ и гр?ющимъ, животворящимъ солнцемъ среди б?дной, унылой, особенно въ долгiя, сн?жныя зимы и дождливыя осени, с?верной русской деревни. Не бол?е стол?тiя прошло, какъ народная душа стала систематически питаться школой, книгой, зр?лищами и н?которыми искусствами! 1000 л?тъ единственнымъ св?томъ, радостью и всей р?шительно культурой для русскаго народа была его церковь. За это онъ и любитъ ее. Она была почти на его родномъ язык?, и потому была для народа школой знанiя, богословскаго въ частности. Церкви, дававшiя латинскую библiю и латинскую литургiю, должны были тратить особыя усилiя на катехизическое обученiе народовъ. Русскiй народъ учился непосредственно изъ церковныхъ чтенiй и богослужебныхъ п?сноп?нiй. И самый литературный языкъ его все время держался въ близости отъ языка церкви.
Какимъ историческимъ нев?жествомъ и какой клеветой звучатъ утвержденiя (агента большевиковъ) Dr’a I. Hecker’a, будто русская церковь совс?мъ не учила народъ христiанству[2] . Кто же тогда создалъ этотъ «христiанн?йшiй народъ», названный Достоевскимъ «богоносцемъ»?
Вложивъ столько своей души въ культовое благочестiе, русскiй челов?къ не могъ быть невнимательнымъ и безразличнымъ, когда въ XVII в. правительство царя Алекс?я Михайловича и патрiархъ Никонъ нетактично приступили къ исправленiямъ богослужебныхъ книгъ и обрядовъ. Лучшiя, наибол?е ревностныя, огненныя въ своемъ благочестiи души тогда отпали отъ оффицiальной церкви и породили прискорбный для Россiи расколъ старообрядчества. Во всей исторiи христiанства никогда и нигд? не наблюдалось подобного явленiя раскола изъ за обрядовъ. Ни въ церквахъ высокаго уровня просв?щенiя, ни низкаго, какъ въ н?которыхъ еретическихъ церквахъ Востока. Что же это, позоръ русской церкви, низшая языческая форма христiанства? Ничуть. Это просто несравнимая, математически несоизм?римая форма переживанiя христiанскаго откровенiя, особый мистицизмъ, которыхъ не знаютъ другiе народы. Съ самаго начала русскаго христiанства мы наблюдаемъ у русскихъ необычайную, мелочную, суев?рную приверженность къ разъ принятому литургическому слововыраженiю или обряду. Наши учителя – греки многое передали намъ, и мы покорно восприняли, наприм?ръ, въ сущности чу?ждую намъ острую вражду къ латинству, но «обрядов?рiю» научитъ
