Стихи

Я стою, представляя,
Что я не изгой,
Не поэт с беларусских пригорков синих,
А последний из тавров
С их горькой судьбой.
О, как обидно за эти обломки!
О, какой ядовитый забвения дым!..
Не дай Бог, когда и на нас
Потомки
Поглядят,
Как мы
На тавров
Глядим.

Диво на Нерли[1]

Н. М. Молевой

Белая песня в лугах золотистых,
Клич отзвеневших столетий земли,
Нежная-нежная, чистая-чистая,
Девушка-церковь на светлой Нерли.
Кровь и убийства, зарево с дымом,
Подлость, жестокость в упорном бою, —
Даже они проходили мимо
И пощадили невинность твою.
Всем, кто навек превращался в тени,
Снилась ведь ты на райских лугах
С ясной печалью по убиенным,
С тенью улыбки в мокрых глазах.
Брат твой любимый погиб на ловах.
Очи твои для нас сберегли
Милость, и слезы, и теплое слово —
Святость родимой грешной земли.
Теплые губы сквозь лета и зимы
Льют нам призывный твой голосок:
«Братец мой милый, братец любимый,
Выйди ко мне на крутой бережок».

Бред мужицкого Брейгеля[2]

Н. М. Молевой

В ряду базарном города при море
Прижился тихий и спокойный полдень.
На улочках не видно ни собаки:
Ведь вся страна, наторговав деньжонок,
До хрипа нагорланившись на бирже,
Набегавшись по городским причалам,
Обед лениво травит, как питон.
Залитый солнечным соленым светом,
Идет базарным рядом человек.
Стучит он палкой по белесым плитам.
У человека очи мудреца,
Язвительно-печальная усмешка,
И, чтобы скрыть ее от торгашей,
Он низко шляпу на лицо надвинул.
Он ходит целый день. Идет в трущобы,
В богатые кварталы, в лавки, в гавань.
Оттенки красок, лица и улыбки —
Все остается в памяти его.
И лишь порой возле богатой лавки,
В шинке на бочке, на гулянке шумной
Он позволяет векам опуститься,
Он позволяет отдохнуть глазам.
Не надо. Не мешайте. Погодите.
Он бредит. И когда глаза откроет, —
Мелькнет в зрачках такой тяжелый отблеск,
Что вряд ли своему врагу желал бы.
Мужицкий Брейгель бредит милым краем
На улице меж лавок и обжор.
О лавки, лавки! Вы душа отчизны.
Висят на прутьях заржавевших туши.
Багрянец мяса вкусно оттеняют
Янтарный жир и сахарная кость.
Индеек ряд в бумажных панталонах.
Телята взращены здесь без воды,
На теплом молоке. И груши бедер,
Что пахнут горько еленцовым дымом
И чесноком. А в ваннах ледяных
Блаженно кабаны вдруг отдыхают,