О любви к своему городу

Кощеев ЛО любви к своему городу

Л. Кощеев

О любви к своему городу

Любовь к родным местам - странного свойства. Это как бы нечто предписанное, некий душевный долг и обязанность. Даже страшно подумать о противоположном: как это, не любить родной город! Hо рациональных причин для подобной любви найти не удается, кроме одной: жить в месте, которое не любишь, означает постоянно портить себе нервы. Hо счесть объективно, что твои места хороши, можно только частым сравнением их с другими местами, а часто ли мы бываем в 'других местах'? И честно ли сравнивать свой город, где твой дом, где ты знаешь каждый угол, с каким-то полузнакомым городом, где все чужие, в гостиничном номере гудят трубы, и не продают твой любимый сорт хлеба (на самом деле ты просто не знаешь, где его продают)?

Становится обидно - это что ж, если бы меня угораздило родиться в Кинешме, так я бы Кинешму любил? Что за беспринципность такая?

И вообще, что такое 'свой'? 'Своя' трамвайная остановка - это остановка, на которой тебе нужно выйти, и больше ничего. Hо 'свой' дом - это уже не только место, где ночуешь. В своем доме ты можешь покрасить стены в апельсиновый цвет и двигать мебель, как тебе вздумается. Ты властен там распоряжаться. Так вот, в каком смысле мы называем 'своим' город?

И тут самое время перенестись мыслями на пятнадцать лет назад. Именно тогда в нашем городе появилось некоторое количество странных людей. Hе то чтобы они не любили город, в котором жили; точнее было бы сказать, что они в нём слишком многого для себя не находили, и по этой причине считали его чужим и тоскливо поглядывали за горизонт. 'Хорошо бы,' - бредили одни,'посидеть в кафе прямо на улице. И дома яркие. И чтоб витрины сверкали, магазины всякие были модные' 'И музыку чтобы играли классную,' - вторили им другие. 'По радио,' - уточняли третьи, - 'А не понравилась мелодия покрутил ручку, и нашел, что надо. Потому что двадцать станций работает. Мне Лёшка говорил, так бывает!'

А из автоматов на улицах можно в Аделаиду звонить. А...

Да что там говорить. Это всё 'где-то', а здесь совсем иное пение. Тут же ни черта никому не надо. Женщины вон суетятся, ищут старость - и больше ничего...

Самые практичные дергали к дальним берегам, где все эти кафе с автоматами уже были. Hо те люди, о которых я говорю, были немного идеалистами, поскольку никуда не ехали. С другой стороны, они не могли остаться совсем мечтателями, чтобы просто мечтать, и всё. Hо они не были столь наивны, чтобы всерьез надеяться переменить город, на улицы которого выходили их окна. Короче, действительно были странные люди: то ли прагматичные романтики, то ли романтичные циники...

И дорогу они выбрали странную. Они повернулись спиной к родному городу, с которым не сошлись характерами, решили не обращать на него внимания. Вывешивали на дверях табличку 'Просим не мешать' и начинали работать, уповая на то, что переделать по вкусу можно если не весь мир или город, то его уголок; и в этом уголке возможно счастье людское. Одни бренчали на гитарах, другие чего-то паяли, третьи носились с какими-то непонятными идеями. Конечно, если хочешь красной рыбы, а её в твоем городе не продают, можно её заказывать командировочным друзьям. Hо гораздо элегантней открыть магазин, где эту рыбу продают.

И так во всем. Хочешь радио послушать - создай радиостанцию. Музыки современной хочется - собери свою рок-группу. Hекуда девушку пригласить открой дискотеку. Охота звонить за границу прямо с улицы - протяни кабель, расставь по углам телефоны-автоматы. С компьютерами нравится работать торгуй ими.

- Я всё детство мечтал попасть на тропические острова, - рассказывал мне один из этих людей, - И поэтому создал туристическую фирму.

- Съездил? - спросил я.

- Первые три года как-то некогда было, - серьезно ответил он.

И вдруг я понял: ну, что такое радость самому увидеть желанные пальмы по сравнению со счастьем отправлять к ним других людей? Комсомольцу никогда не быть потребителем! Ему важно не посидеть в уличном кафе, а чтобы оно было, и в нём кто-то сидел. Он вроде бы даже богатеет из чистой идеи, что должен же кто-то богатеть...

Углубленные в свои дела, эти люди не замечали, что вокруг них стали происходить странные вещи. Сначала их 'уголки' начали сливаться в паутину, в некий призрачный, невидимый со стороны мир. Уже стало совсем всё равно, что уличные прохожие по-прежнему безразличны к твоей мечте и к твоему делу: невидимый город стал абсолютно независим, неделями и месяцами люди жили в нём, напрочь забывая о существовании того города, который в своё время выводил их из себя.

А потом случилось вот что: город мечтателей и чудаков практически захватил реальный. Мечта вышла на улицы. Она исполнилась без изъятий и ограничений, исполнилась с пугающей точностью - есть всё, о чём говорилось в былых разговоров: столики под зонтиками, сверкающие магазины, цветные журналы, банкоматы и биржевые индексы. А о чём забыли помечтать когда-то деятельные мечтатели - того и нет. О том надлежит помечтать уже кому-то другому... Город стал 'своим' для людей, полтора десятка лет назад обводивших его недовольным взглядом. По-настоящему 'своим'! Они стали его хозяевами, потому что он их творение, и он зависит от них. Они вынуждены стать его хозяевами, потому что только так можно защитить этот новый, Свой город: это когда ты мечтаешь об уличном кафе, тебе может быть поровну, что делается на улице, но, когда это кафе у тебя есть, тебе это уже совсем не поровну.

И, как своё творение, теперь они не могут не любить его. Ведь не любить своё творение - не уважать себя. Hо вместе с любовью пришло нечто куда более важное - склонность соразмерять любой свой шаг со Своим Городом, понимание того, что каждый твой шаг меняет его лицо и судьбу. (Поразмыслив, именно это можно назвать патриотизмом, а не какую-то мифическую любовь к родным березкам.) Построив дома и кафе, они занялись скверами и дорогами. Они поняли, что отвечают теперь за всё. Красные пиджаки меняются на серые, впрочем, на самом деле на плечах всё та же зеленая куртка с буквами ЗССО, только это уже не 'зональный студенческий...', а 'Законодательное собрание...'.

Город простил им их былую нелюбовь и отщепенчество, потому что они сумели изменить его. Знать, такой уж у городов нрав. Кафка и Кеплер когда-то крепко не любили Прагу, где им довелось жить - и в итоге стали её гордостью. Потому как они тоже не уезжали, а запирались в своих каморках и работали. Городам нет дело до любви и нелюбви своих жителей. Им важно что-то другое. Они легко забывают своих трепетных поклонников, бесплотных мечтателей и тех, кто с апломбом тщится из города сделать 'город-сад'. Города любят и помнят тех, кто разбивает под своим окном клумбу и садит дерево. Потому что только эти маленькие клумбы и единичные деревья и меняют большой город.

Hо за что можно любить сам город? Да за то же самое.

За то, что в нем есть такие люди.