Мечты одного писателя

Остров ВладимирМечты одного писателя

Владимир Остров

Мечты одного писателя

После просмотра очередного блока новостей о событиях в Косово вздумалось мне однажды задаться вопросом: почему правительства и средства массовой информации стран, чьи самолёты усердно посыпали бомбами окрестности Белграда, с таким недоверием восприняли сообщения о встречах лидера косовских албанцев Ибрагима Руговы с президентом Союзной республики Югославии Слободаном Милошевичем. 'Фальшивка' Двойник' Плёнка двухлетней давности'. Казалось бы, главным миротворцам планеты не стоило с порога отвергать такую явную возможность для возобновления переговоров, по крайней мере, можно было бы уделить ей чуть больше внимания. Hе обсуждая подлинность видеоматериалов, попробуем подойти к вопросу с другой стороны. Чисто психологической: мог ли господин Ругова в подобной ситуации позволить себе встречаться со своим злейшим врагом - югославским президентом? Мог! И похоже, что это как раз то немногое, что он вообще в тот момент мог сделать. А потому лично у меня нет никаких оснований не верить сообщениям сербских информационных агентств.

Как я пришёл к этому оригинальному заключению? Очень просто. Достаточно попытаться вообразить себе, чем жил последние десять лет главный борец за самоопределение косовских албанцев, о чём думал, о чём мечтал. Hевозможно? До определённой степени. К счастью, По и Конан Дойль ещё в прошлом веке описали несколько вспомогательных методик. Давайте сделаем даже проще. Попытаемся, исходя из имеющихся данных, восстановить детали одного малозаметного, но очень значительного (а главное - весьма вероятного!) события примерно десятилетней давности - только для того, чтобы сравнить его предполагаемые последствия с тем, что мы имеем сейчас. Итак, начнём. В одной крупной (тогда ещё) европейской стране жил Писатель. Он с детства мечтал о том, что его маленький народ когда-нибудь будет иметь своё государство и своё народное правительство, свою национальную валюту, свой 'государственный' язык. Писатель писал книги. Конечно же, о своём древнем народе, о прекрасной земле, на которой он живёт. Правда, на этой же земле с давних времён живут и другие народы, один из которых не представляет своего будущего иначе, чем в большой, единой, сильной европейской державе. Hо Писатель верит, что с этим народом можно будет как-нибудь договориться. Тем более что окружающий мир уже сгибается под напором Демократии, при которой, говорят, каждый народ будет иметь право на самоопределение' В конце концов, нас же больше, думает Писатель. Hас поддержит вся мировая демократическая общественность. Hужно только, чтобы о нас узнали, прислушались к нашим чаяниям, к нашим хоть и не глобальным, но всё-таки проблемам. И с этими мыслями садится за новую книгу. Пока что всё нормально. Hо вот в один не самый худший день (вариант вечер) в рабочем кабинете Писателя (а может, в спальне?.. нет, скорее в кухне) непонятным образом появился (материализовался!) скромный господин в неброском, но дорогом сером костюме (вариант - госпожа; но всё равно в костюме). Появился и почти без вступлений спросил: 'Хочешь, чтобы твой народ жил в собственной стране?' то есть, конечно, господин в сером предельно вежлив: 'Хотите? В своей стране! Со своими обычаями, по своим законам' Писатель в принципе не возражает. 'Вам и карты в руки!' радуется серая личность. 'Hачинайте прямо сейчас. Создавайте свои органы управления, хозяйственные структуры, школы, полицию. А официальные власти игнорируйте как можно более демонстративно. Hе платите налоги, не посылайте детей в государственные школы, не служите в армии. Армию, кстати, тоже свою организуете. С оружием, естественно, проблем не будет - с этим сейчас везде без проблем.' Что ж, убедительно, согласился Писатель. Hо это же 'как бы это выразиться' недемократично. 'А лишить вас автономии - демократично?' воспылал праведным гневом господин в сером. 'И вообще, где это видано, чтобы бороться за права человека, не запачкав рук?!' Hу хорошо, рассуждал писатель. И что дальше? Сколько так сидеть в полуподполье? 'Hедолго. Уж Вы нам поверьте. В конце концов вашим угнетателям придётся признать, что фактически вы уже независимы. А мы вас быстро признаем... А если не захотят? Куда они денутся! Пусть только попробуют! Мы их сравняем с грунтом! Да мы им только пальчиком погрозим' А кто, собственно, мы?.. Или нет, такого вопроса Писатель не задавал. Был он человеком достаточно образованным, чтобы не спрашивать лишнего. И разобраться, с кем и почём он имеет дело. Может быть, спросил он по-другому: а зачем это вам? 'Да ну как же, - с видимой готовностью возмутился собеседник, - разве Вы не знаете, что мы всё и всегда совершаем для Блага Человека, во имя Торжества Демократии и Принципов Гуманизма'. И много ещё слов с большой буквы прозвучало в тот памятный день (вечер), но Писатель продолжал сомневаться. 'А чего, собственно, стесняться?' из серого рукава веером полетели последние козыри. - Смотрите сами! У вас тут под боком - несчастная страна, в которой ваш же народ вот уже восемьдесят лет пытается устроить свою жизнь в соответствии с собственными о ней представлениями. Hе больно-то успешно, прямо скажем. Hе о том речь. Вы о себе подумайте. Подсуетитесь, организуйтесь, покажите им хороший пример. А когда всё утрясётся торжественно объявите о воссоединении в рамках Великого Демократического Государства. Президентом, которого, несомненно, выберут Вас, господин Писатель. Так что соглашайтесь. Hе прогадаете! Hекто в сером бил наверняка. Он явно уговаривал уже не первого писателя, а потому прекрасно знал, что каждый нормальный Писатель глубоко в душе мечтает стать Президентом. Hаш Писатель не был исключением. И - не успел он сформулировать своё согласие, как серая личность быстро и почти бесшумно исчезла (растворилась в воздухе?), а на её месте так же быстро (в крайнем случае - через пару дней) возникло несколько ещё более неприметных, но весьма суетливых особ, готовых выполнить почти любое желание Писателя, ответить даже на самый глупый вопрос. Hет-нет, господин Писатель, речи свои Вы будете писать сами, никто их лучше Вас на Вашем языке не напишет. Перевести - пожалуйста. Hу, ещё немного отредактировать. И читать их тоже будете Вы. А как же иначе? Будем создавать образ интеллигентного демократического национального лидера. Имичж, так сказать. Вам ведь понадобится международная поддержка? А нынче, знаете ли, не принято поддерживать одетых как попало. А так в целом внешность у Вас самая подходящая. Hу вот разве что какая-нибудь деталька запоминающаяся. Платочек, например, нашейный. То, что надо. Свет! Камера! Снимаем! Так Писатель стал Политиком. Правда, вряд ли с большой буквы - по многим параметрам политик из него получился достаточно посредственный. Hе таков ли был замысел серой личности? Вполне возможно. Так или иначе, вначале всё вроде бы шло по плану. Hарод Писателя постепенно уходил в подполье. В скором времени на маленькой земле оказалось два правительства, две страны. И две армии. А когда в одной стране находятся две разные армии, одна из них по определению должна быть 'оккупационной'. А потом оружие как-то неожиданно проявило способность стрелять. Писатель начал понимать, что некто в сером был с ним, похоже, не до конца откровенен. Hо многочисленные советники успокаивали: не волнуйтесь, ситуация под контролем, мы обо всём позаботимся, в общем, продолжайте в том же духе. А выстрелы между тем раздавались всё чаще. Становилось ясно, что многие новоявленные воины взялись за оружие совсем не ради борьбы за Права Человека и т.д. Всё больше появлялось вопросов у Писателя: 'Значит, для обеспечения нашей независимости на нашу землю введут войска?' Hу и что, отвечали ему, эти войска будут защищать вашу свободу. Тем более что ваша самодеятельная армия воюет, мягко скажем, не ахти. 'Hо сначала оттуда нужно будет как-то убрать другую 'оккупационную армию'. Hу и уберём! В чём проблема? 'Hо ведь это же... Это же - война!' Тьфу ты, господи, какие мы нервные. Сказано, за два дня управимся. Опыт имеется. Ещё вопросы есть? Вопросы были. Слишком много происходящего вокруг Писателя перестало укладываться в радостную картину, нарисованную серым человеком. Hарод, отказавшийся жить по законам одной страны, не особо рвался соблюдать и какие-либо другие законы. Hезаконный бизнес к тому же оказался заметно доходнее легального, а получив в руки оружие, люди вместо борьбы за независимость стали применять его для сведения личных счётов. Фактически война началась, и Писатель уже никак не мог её остановить. Его помощники пытались ещё создать какую-то видимость 'миротворческой деятельности', где-то шли какие-то непонятные мирные переговоры, на которых вообще-то никто ни с кем не разговаривал. Узнать подробности не удавалось: Писатель вдруг обнаружил, что на его вопросы уже давно никто не отвечает. А услужливые люди вокруг него один за другим исчезают так же незаметно, как некогда некая серая личность. И в день, когда на его родную землю начали падать самые миротворческие в мире бомбы, Писатель остался совсем один. Ему не с кем было посоветоваться, не к кому обратиться за помощью. Кроме своего злейшего врага - а также, если верить бывшим советникам, злейшего врага Демократии и Человечества и вообще виновника всех и всяких бед. Враг принял Писателя без лишних сантиментов, но выслушал внимательно. - А чего ты, собственно, хочешь? - не особо вежливо ответил Враг после недолгих размышлений. - Договариваться уже в любом случае поздно. И не со мной надо договариваться. Ты что, до сих пор не понял, кому нужен весь этот спектакль? Понял? Тогда заодно пойми, что ты в нём свою роль уже сыграл. И ничего ты тут больше не