Однако при свете костра девочка выглядела барышней. Купеческой дочкой!
На ней была опрятная заячья шуба до середины голени с громоздкими костяными застежками, сапоги из нежной рыжей замши, теплые рукавицы. Только кудлатой мерлушковой шапки с черными атласными лентами, что купеческие дочки завязывают бантом под подбородком, ее костюму не доставало. Чистые белявые волосы гостьи были стянуты шнурком в конский хвост.
Румяное личико девочки не казалось испуганным, напротив, глаза ее любознательно лучились.
— Что вы тут делаете? — спросила она.
— А ты-то сама?
— Гуляю.
— Разве барышням можно гулять по ночам?
— Другим нельзя. А мне можно.
— Это ты так думаешь, что можно. А родители, наверное, думают, что нельзя, — Бат лукаво подмигнул и жестом предложил гостье место рядом с Раш-Рашем. Тот почтительно потеснился.
— Мои родители ничего не думают. Потому что они умерли, — серьезно отвечала девочка и, расстегнув шубку, уселась.
— Сирота, значит, — кивнул Бат. И, после деликатной паузы, поинтересовался: — Ты это… кашу будешь? Пшенная, с мясом?
— Не буду.
— Да полно тебе ломаться!
— Правда не хочу! Я не голодная! — девочка наморщила носик. — Я просто тут с вами посижу немножечко. И пойду. Ведь можно?
— Да сиди, пожалуйста. Можно даже без спросу — пещера ведь не наша.
— Я знаю, что не ваша. Раньше тут жил один… один мудрец. Это он написал на стене. Но потом его позвала его мама — ну, та, которая живет на небе. И он куда-то ушел. Раньше мы с ним часто играли вместе, было весело. А еще раньше здесь жил другой человек. Плохой. Он рылся в могилах, вытаскивал оттуда кости беременных. Потом вызывал ихних духов и все время их мучил. Чтобы они на него работали. А потом его укусила ядовитая змея, он опух, стал как жаба. А еще раньше тут жили две сестры, они прятались от своего господина. Но потом их нашли и забрали в город. Там, наверное, их убили. А еще раньше тут один чудак жил…
— Раш-раш-раш, — засмеялся юноша, понимающе глядя на девчонку, как будто издавна были они друзьями и он уже знал, какого именно чудака та имела в виду. Но Бата Иогалу отвлек костер и он переглядок этих не заметил.
— И откуда ты все это знаешь? Родители тебе рассказывали? — спросил Бат.
— Родители мне ничего такого не рассказывали. Потому что они умерли, я же говорила.
— Ну, мало ли…
— Они умерли еще до того, как тех двух сестер нашли!
Бат мысленно оценил возраст девочки — должно быть, никак не больше десяти лет.
«А то и семь. Глазенки совсем уж бесхитростные.»
— А давно это было? Год назад? Два? Когда они умерли?
Девочка шморгнула носом, вопросительно посмотрела на Раш-Раша, на лице которого застыла загадочная гримаса, потом перевела взгляд на Бата и наконец ответила:
— Я вам лучше этого не скажу.
— Не скажешь? — Бат потянулся к котелку и подцепил на кончик ложки еще каши.
— Если я скажу, вы сразу испугаетесь.
— Да мы не из пугливых, — отозвался Бат, с набитым ртом. — Я, милая моя, даже черного медведя не боюсь! И даже могу влезть ему на шею! И смыкать его за уши. А могу ногой ему поджопник вот такой вот — бамс! — отпустить. И медведь твой кубарем через голову покатится, — артистично размахивая руками, Бат показал как именно он управится с медведем.
Девчонка рассмеялась и захлопала в ладоши. Раш-Раш обрадовано закряхтел. И Бат заулыбался. Детское общество ему никогда не докучало.
Как вдруг девочка перестала смеяться и сказала:
— Все равно, не скажу. Потому что некоторые слова — они пострашнее черного медведя.
От уверенного тона девочки повеяло потусторонним холодком. Это дуновение, впрочем, Бат поспешил поскорей вычесать из розы ветров своего сознания. Он нервически облизал ложку и заметил примирительно:
— Ну, дело твое. Не хочешь — не говори.
— Да вы не обижайтесь, дяденька. Просто вы такой добрый… Мне так не хочется вас испугать! Лучше спросите какой-нибудь другой вопрос.
— Другой? Ну, спрашиваю, ладно. Как тебя зовут?
— Зовут Елей.
— И где Еля живет?
