Сидящие за столиками у начала конвейера снимают с девушек шапки, перчатки, телогрейки, валенки. Гости за следующими столиками раздевают девушек дальше. Ну а возможность снять нижнее белье достается посетителям, расположившимся у самого конца конвейера. Само собой, места в баре стоят тем дороже, чем они ближе к концу конвейера. Посреди помещения играют в рулетку. Рулетка своеобразная — на базе токарного станка. На шпинделе трехкулачковый патрон, в котором зажата Г-образная металлическая загогулина. Крупье — беззубый тощий старик с руками, синими от татуировок, нажимает на черную кнопку «пуск» и тут же на красную кнопку «стоп». По окончании вращения шпинделя конец загогулины показывает влево, вправо, вверх или вниз (границы секторов обозначены линиями, нарисованными на щите, стоящем позади станка). Так и делаются ставки — на «верх», «низ», «лево» или «право». Ставят тут всё, что имеет ценность: оружие, патроны, одежду, спиртное, табак. Золото. Бумажные деньги хождения не имеют.
— Эй, Нерпа, что теперь ставить будешь? — строго спрашивает крупье молодую девицу в тюленьей шкуре. Этой особе сегодня решительно не везет в рулетку. Она уже проиграла несколько ставок, и только что отдала свои валенки. Стоит теперь босиком, но от токарного станка не отходит.
— Шкуру ставишь?
— Что я, дура, мерзнуть? — усмехается Нерпа. — Себя ставлю.
— Принимается.
Крупье нажимает черную кнопку, потом красную. (Получается, эта версия рулетки имеет полное право именоваться на французский манер: «красное и черное»). Шпиндель останавливается. Нерпа опять проиграла. Стоящий рядом морячок выиграл. Он обхватывает девушку за талию и они удаляются в соседнее помещение.
— Веселая девчонка эта Нерпа! — со смехом говорит своей подруге почтенная дама за столиком возле стриптиз-конвейера. Дамы сидят к конвейеру спиной. Они не извращенки какие-нибудь, и женский стриптиз их не интересует. Им веселее наблюдать за игроками в рулетку. Дамы одеты в меха. Они занимают высокое положение в местном обществе. Одна из них, Вдова Медведица, владеет рыболовецкой артелью. Другая, Матушка Инга, замужем за самым знаменитым головорезом здешних краев — Злым Яном.
— Твоя правда, Нерпа — славная девушка, — соглашается Матушка Инга, — Мне б такую дочь!
— А мне б такую невестку! — подхватывает Вдова Медведица.
— Ну, твоей мечте легче осуществиться! Разве твой сынок не заглядывается на Нерпу? Да и он, по- моему, этой чертовке не противен!
— Всё так. Только сынишка мой больно робок. Повалит женщину на ольеньи шкуры, только если она ему скажет, сколько надо за это заплатить. А любить просто так стесняется.
— Какой еще ребенок. Какая чистая душа!
Робкий сынишка, чистая душа — детина ростом под два метра — располагался в это время за самым последним столиком у конвейера и был, соответственно, занят весьма важными делами.
— А что твой Злой Ян? Всё в Москве?
— В Москве, проклятой… Обещал в следующем году к осени воротиться. С золотишком.
— Ну раз обещал, стало быть, вернется?
— А то как же. Он слов на ветер не бросает. Но как по мне — уж перестал бы он на эти территории ездить! Золота нам хватает. Оружием весь дом забит. Жил бы себе тут да охотился. Детишек завели бы, наконец. Так нет же — как медом ему там намазано! Москва, Питер… Так и тянет его на этот дикий Запад!
— Не боишься, что он там — того… На Западе-то… К дурману пристрастится? Там же притонов, говорят, видимо-невидимо!
— Типун тебе на язык, конечно, но не боюсь. Он дурман пуще Сатаны ненавидит. Как найдет где, сей же час уничтожает. Притоны сжигает. Одурманенного встретит — всю душу из него вытрясет и задушить грозится, да и задушит, ежели тот ему не поклянется, что больше никогда в жизни — ни-ни! Ну а хозяина притона если изловит — убивает без жалости.
У конвейера вспыхнула ссора. Дамы обернулись. Скандал затеял какой-то незнакомый охотник, впервые посетивший это заведение, изрядно пьяный и наглый. Он не удовлетворился положенным ему по расположению столика снятием валенок с красавицы эскимоски, проезжавшей по конвейеру, и полез к концу ленты, на ходу опрокидывая стулья. Возмущенный сын Вдовы Медведицы схватил наглеца за плечо. Но тот, несмотря на опьянение, оказался чертовски ловок, и через секунду уже держал у горла незадачливого «сынишки» здоровенный нож. Быстрым, практически незаметным движением Матушка Инга вскинула правую руку. Прогремел выстрел. Кровь охотника забрызгала полуобнаженную эскимоску на конвейере, а тело его мешком упало на пол.
— Спасибо, подруга, — сказала Вдова Медведица и сунула руку куда-то глубоко в муфту.
— Не за что.
— Спасибо, тетя Инга! — крикнул сын Медведицы.
— Спасибо… Пора уже научиться не попадать в такие ситуации, — проворчала Матушка Инга, — Взрослый ведь парень уже!
— Иди-ка сюда, — Вдова Медведица поманила сына пальцем. — Эй, Нерпа, хочешь угоститься? — крикнула она девушке, возвращающейся в общий зал после выплаты рулеточного долга «натурой».
Увидев горку белого порошка на столе (вот, что хранилось в муфте у Медведицы), Нерпа охотно поспешила на приглашение. Подошел и сын. Выстроив на столе четыре дорожки, Медведица сделала приглашающий жест:
— Прошу!
Ее сын, Нерпа и Матушка Инга приняли угощение. Благословясь, вдохнула полоску и сама Вдова Медведица.
— Шли бы вы, дети, потанцевали! — предложила она молодым людям.
Ее сын зарделся. Нерпа взглянула на него с ободряющей улыбкой.
— Хорошая у нас молодежь! — с чувством произнесла Матушка Инга. — Шалит, конечно. Не без этого. Зато в притоны не ходит и к дурману не притрагивается!
— Довольно, батюшка, Геннадий Ашотович, прошу вас! — взмолился президент, — Мочи нет смотреть! И это, стало быть, наиболее цивилизованная часть будущих наших граждан?
— Боюсь, что так, Леша. Если дурака валять не перестанешь и работать на совесть не начнешь.
Президент побледнел
— Объяснитесь, сударь! Что вы имеете в виду?!
— А то и имею! Мы с тобой как договаривались? Что ты будешь деспотом и самодуром! Что будет культ личности! И где культ? Где он? Ау! Культ, где ты? Нету культа. Личность только твоя есть, интеллигентская…
Отбивать у народа любовь к телевидению — это дело тонкое. И ко всякому каналу тут свой подход нужен. «Георгиевский крест» портили плохим качеством передачи и рекламой, к которой аудитория канала была нетерпима. Канал «4», в недавнем прошлом — лучший из отечественных, умышленно сделали наихудшим при помощи репертуара — по этому каналу шел сейчас только отборный пошлейший трэш. С некоторыми каналами изначально не было проблем, они словно и были созданы для того, чтобы отпугивать телезрителей (это касалось почему-то, прежде всего, главных музыкальных каналов, один из которых имел американское происхождение, другой — отечественное). Угрозу представлял канал «Искусство», но здесь нашлось решение простое и не новое, как, собственно, ничто не ново на поприще идеологической борьбы: по «Искусству» показывали лишь наискучнейшие из произведений этого самого искусства. Таким образом, передачи эти не смотрел никто вообще. Огромную проблему представляли, вне зависимости от каналов, программы в популярных жанрах. Чего стоили одни только спортивные трансляции! Впрочем, и здесь проблема решалась легко: следовало лишь организовывать регулярные поражения отечественных футболистов, хоккеистов и т. д., и волна отрицательных ассоциаций в связи со спортивными репортажами была обеспечена.
Или вот, опять же, любимый конек Вартаняна — юмористические программы. Попадались, попадались в этой области весьма опасные ребята. Взять хотя бы «КСВ-редакцию», которая воссияла на юмористическом небосклоне в середине девяностых. Это был юмор, так уж юмор! Слава богу, сейчас этих
