ума, ляпает во вред. От её иносказательных, но всё же признательных слов меня даже в жар бросило. Чувствую, даже знаю, что они от женской обиды, а всё же хочется думать, что ниточка протянута, чтобы мотать общий клубок.
- Хорошо, что сознался, а то бы утопилась с горя и разочарования, - смеётся открыто, прощающее, черпая ладошками воду за бортом и подбрасывая вверх, превращая в сверкающий на солнце бисер. – Хорошо-то как… Так бы и плыть до самого синего моря, ни о чём не думая, ни о чём не заботясь… Стать бы чьей-нибудь маленькой девочкой… Возьмёшь в дочки?
- Нет, - без колебаний ответил не состоявшийся отчим.
- Что так? – подняла она тёмные брови широкой дугой, не ожидав грубого отказа.
- Греха боюсь.
Засмеялась.
- Хорошо мне и как-то не по себе. Любишь стихи?
- Слушать по настроению могу, - сознаюсь в нейтральном отношении к рифмачам.
- А звёзды знаешь?
- Знаю Большую Медведицу и Полярную, - не скрываю своих астрономических познаний.
Улыбнулась мягко, больше чему-то своему, что копошилось в душе, чем моим лоботрясным ответам.
- За что же всё-таки тебя любят бабы? – ответа она не ждала, он был не нужен. – У Василия Фёдорова есть такие стихи:
- Это обо мне сегодняшней, - говорит, улыбаясь.
«И обо мне», - хотел и я примазаться, хотя, не в пример поэту, знаю, почему мне хорошо, но промолчал, сомневаясь, что на эту поклёвку у меня найдётся достойная наживка. Поводит-поводит и сорвётся, оставив с носом. Останется только разводить руками, показывая, какая была большая. Страсть как захотелось пива. У меня всегда так: как неразрешимые проблемы, так умираю - хочу пива. Может быть, уже рефлекс выработался – всегда спасаюсь от семейных передряг у бочки с друзьями. Пора, думаю, завязывать с любительницами поэзии, скорей восвояси да к заветной бочке. Тем более, что неуправляемую лодку отнесло по течению почти до причала.
- Ну, что? – спрашиваю в досаде. – Мы зачем здесь? Рыбачить-то будем или вернёмся, пока не зажарило?
- Будем, - встрепенулась она, сняла с себя всё лишнее, и я за ней, - обязательно будем. Командуй, мой капитан.
- Вёсла на воду, - подыгрываю я – Полный вперёд!
- Есть! – слышу бравый ответ, и мы поплыли в сторону от запотевшей пивной бочки.
И поплыли мы снова на безрыбье место. Минут через 15 затабанили на перепутьи в канал и реку, подготовил я снасть, выдал ей удочку, показал, как насаживать червяка, взял свою любимую удочку, забросил наживу в воду и затих на корме боком к напарнице, бездумно уставившись на неподвижный, как ему и полагается быть в этом месте, поплавок, подумывая подремать от нечего делать.
Но не тут-то было. Я забыл, что новичку везёт и в ванной. Только-только настроился на дремотный лад, как слышу сдавленный полушёпот-полувскрик:
- Дёргает!
Посмотрел, а у неё уже и поплавок утонул.
- Тяни, - говорю тоже почему-то шёпотом, входя в азарт. – Вверх вытягивай.
Она потянула, в воздухе сверкнул приличный окунёк, не обрадованный солнцу, и шлёпнул бы меня по личности, если бы я не успел отклониться.
- Подноси к себе по воздуху, - поучаю, а она никак не может поймать мотающуюся туда-сюда и всё около моего лица рыбёшку, пока не удалось это сделать вдвоём. Труднее всего для неё оказалось снять скользкую рыбину с крючка, глубоко вонзившегося в верхнюю губу незадачливого подводного хищника. Не обошлось без уколов, крови и облизыванья пальцев, измазанных слизью и кровью. Ничего, терпит, настоящий рыбацкий азарт овладел. Кое-как наживила второго червяка, - первого, искалеченного при освобождении десятью пальцами, пришлось выбросить, - забрасывает в то же место – смотри-ка, с лёту соображает! – и почти тут же коротко вскрикивает, словно сечёт по моему рыбацкому самолюбию:
- Есть!
Со вторым окунем мы уже сладились проворнее. Разозлился я на чужую удачу, брюзжу, досадуя:
- Всё! Больше не лезь. Сама управляйся. Мне тоже надо что-нибудь выхватить.
А не получается, хоть умри. Я уж и червяка менял, слюной и чуть ли не соплёй помазал, заговор верный пробормотал, перекрестился, благо соседка ни черта не видит, кроме своего то и дело ныряющего поплавка. Мой всё молчит и молчит, а рядом дёргается да дёргается, словно водяной вредным регулировщиком работает в её сторону. Кошусь взглядом - руки в крови и слизи, и губы у дурных окуньков, трепыхающихся под ногами, - тоже. Попали б мне, я бы аккуратно снял, без боли. А той, смотрю, на всё наплевать. Глаза вылазят от привалившей ни за что, ни про что удачи, лицо светится. Хана! Заболела! Нашего полку прибыло. Да ещё и подначивает, вредина!
- Не переживай, я с тобой поделюсь.
Отвернулся от нахалюги – смотреть противно, уставился на свой задубевший поплавок и загадал: если через минуту не оживёт, вообще бросаю это занятие, лучше покемарю на солнышке.
Ожил… только опять у неё. Слышу, вскрикивает озадаченно:
- Ой! Не тянется.
Обернулся, у неё леса как струна в воду уходит, подрагивает, и удилище дугой выгнулось. «Ага, - злорадствую, - поймала корягу! Так-то вот!» А что так-то? Снасть-то моя. Считай, что пропала. Чему радуюсь? Вот душа человеческая завидущая! Как там молятся в народе? «Боже, пусть мне будет плохо, но сделай так, чтобы у соседа лошадь сдохла»,
Вижу, от натуги она приподнимается, голой пяткой упирается в борт, тянет-потянет, потом… Потом всё мигом сделалось.
- Ой!..- Леса вдруг ослабла, рыбачка взмахнула назад руками, как начинающий летать утёнок крыльями, непроизвольно выпустила удилище и грохнулась плашмя спиной за борт, обдав меня снопом холодных брызг. Я тоже вскочил, вижу краем глаза – удилище-то стоймя в воде, высунувшись наполовину словно гигантский поплавок, и уходит от лодки, оставляя белый бурунчик, а вторым краем – как удачливый рыболов, неудачно сверзившийся в реку, погружается, загребая руками. Конечно, не мешкая, прыгнул в воду и в пару мощных гребков достал удилище, хвать его – вырывается. Нет, понимаю, не коряга держит, - зверюга подводная. Никак, сомина позарился на червячка с жадности и тоски, теперь залёг на дне, переживает боль и позор, вынашивая план мероприятий по освобождению. Держу хватко удилище, подрабатываю другой рукой плавно, чтобы только-только на плаву удержаться и рыбину не напугать, от лодки уже метров на 20 отнесло нас в дружной связке – никто не хочет уступать. Окликаю, не видя утопленницы:
- Ты где? Вынырнула?
- Ага, - отвечает, - за лодку держусь. Что там у тебя?
- Никак акула, - радуюсь и тому, что удерживаю, и тому, что не надо её спасать и терять добычу.
- Тащи сюда, - стучит зубами, отфыркиваясь, - и мне помоги вылезть.
