пытается повалить щуплого бородача на ледяной пол, на котором ландышами замерзают плевки и сопли.
Иногда женщина, обладающая властью над вокзалом, выходит из подпространства и удивляет народ заклинаниями:
— Прикрепленный носильщик, вас просят зайти в медицинскую комнату. Прикрепленный носильщик, вас просят зайти в медицинскую комнату. Прикрепленный носильщик, вас просят зайти в медицинскую комнату.
Впереди меня девочки лет четырнадцати играют в шахматы. Их лица, повадка, одежда кажутся мне просветленными, удивительно нездешними. Грязь вокзала, промозглость, война, минотавры (а они вообще знают о существовании минотавров?) не властны над ними. Не могу понять, в чем тут дело. Просто интуиция, наследие райских кущ.
— You're good, I suck, — усмехается одна.
— Getting nerves, — замечает ее подруга.
— I'm hurry.
— Cookies?
— Fine[1].
Они начинают хрустеть великодержавским печеньем, а мне все становится ясно в их необычности. Внимание! Предложение всем светлой души девочкам-иностранкам от Ильи Собакина, писателя:
— Девчата! Выходите за меня замуж! Обещаю ни в коем случае не привозить вас в Великодержавию, и нашим будущим детям записать гражданство вашей страны. Благодаря акту нашего сочетания мы достигнем небывалых высот как в собственном внутреннем развитии, так и в интеграции наших народов, не говоря уже о шаге в сторону вселенской любви и гармонии!
Женский вопрос маячит сейчас где-то позади оплывающей розовой свечой. С женщиной надо осторожненько, а то кончается, как у одного моего знакомого.
Валентин Игоревич этот, из отдела спорта мужик, был некоммуникабельный, с жестоким, ускользающим взглядом. Руку подавал неохотно, жал с ненавистью. Женскую половину редакции называл «эти». Появлялся, к счастью, ненадолго — в начале дня.
Однажды случилась ошибка в статье, которую принес Валентин Игоревич. Корректор Леня не заметил, что вместо «2» машинистка Надежда пробила «222». Вышло, что «222-х минут не хватило нашим землякам, чтобы удержать победу». Пришел красный Валентин Игоревич и молча толкнул Леню на монитор.
Картавый Корсаров сказал:
— У него, видимо, женщины нет. Ему бы женщину найти. Все дело в женщинах. Надо ему помочь. У вас нет знакомой женщины? — это он ко мне.
— Нет, — ответил я.
Честный Корсаров постарался. Он стал следить за машинисткой Надеждой, по любому поводу направлял к ней Валентина, любил заверять его:
— Надежда знает свое дело… Моментально набьет любой текст… Очень опытная машинистка. Надежда нас не подведет.
Еще он подсунул Валентину яркий календарь с фотографиями из футбола.
— От Надежды, — застенчиво сказал он.
Валентин Игоревич терпел недолго.
— Да пошли вы к черту! — загремел он. — Пошли вы к самому поганому черту! И так не знаешь, куда от ваших баб деваться! Шестерым уже алименты плачу. Детей восемь. Старшего в милицию забрали — на петушка поссал.
— На какого петушка?
— На детской площадке этот петушок.
Грязными сапогами прошли мимо минотавры (вот они появились!). Задержались. Вернулись. Чего надо, минотавры?
— Документы.
(А я думал — обсудить со мной негативное мнение, высказанное Даниилом Андреевым о критике Мережковским поэтических сборников Блока.)
— Билет.
Молча достаю билет.
— Оружие есть?
— Нет.
— Зачем едете?
— Туризм.
— Где жить будете?
— У друзей.
Один минотавр включил рацию и тихо сказал:
— Дима? Проверь — Собакин Илья Павлович…
Потом повернул рога ко мне:
— Все в порядке.
У меня есть сестра. Однажды ее вызвали к доске:
— Какие древнегреческие мифы знает у нас Таня?
— Ну… Как его… Про ментозавра.
Вспоминая эту давнюю историю с сестрой, я собираюсь всех милиционеров в тексте называть минотаврами. Это несколько освежит эпизоды с их участием. Вы представляете себе минотавра в сержантских погонах, с «Макаровым» и с коллаборационистской, времен Второй Мировой войны, фуражкой на бритой башке?
Общение с минотаврами — рефрен моего путешествия. Иногда его исполняет хор, иногда прокуренный дискант соло. Из старого лабиринта на Крите несется злорадное мычание отрубленной Тесеем башки. «Я — Минотавр. Мои наследники заполонят Землю и доведут вас до безумия. Вы будете бояться их, стараясь избежать встречи, но нельзя спрятаться от их взгляда. Они все равно найдут каждого — и сосчитают».
Соседом моим в купе был офицер. Он угощал меня картошкой. Рассказывал про жизнь. В частности, про то, как он живет в далеком приграничном районе. Я не сразу привык к его манере разговора. Ради эксперимента я пять минут его слушал, глядя на часы. Защитник Отечества весело исповедовался матерными словами. Получалось в среднем двадцать шесть таких слов в минуту. Думаю, враг, заслышав его, захлебнется этим потоком раньше, чем его настигнет пуля.
— Ездим к границе на БТРе, — сладко делился офицер. — За границей косули еще не пуганые… да и вообще. Их там больше в десять раз, чем на нашей стороне. Подъезжаешь почти в упор — и из автоматов. Р-раз!.. Все семейство. Ну, как обычно, если на границе стрельба, то все уже знают охота пошла. Приезжают с соседней точки, говорят — делиться надо. Но своему брату-пограничнику не жалко.
— А с другой стороны границы есть реакция?
— Да ты что! Там одни чурки живут, они границу не держат. Вообще, на кой эта граница? Там леса одни да горы. Но генералы-то не дураки сворачивать все это дело. Они и сами любят охотой побаловаться. Раз приезжает генерал, говорит: везите. Ну, нормально, водки взяли, как обычно. А мужики недоглядели, ну и упился он в жопу. Автомат схватил, и давай палить во все стороны. Я, говорит, стадо бизонов вижу. А если какая-нибудь тварь подойдет, то всажу ей весь рожок прямо в ряху. Ну мы оставили его там, отъехали метров на двести, чтобы погулял мужик, в себя пришел… Мы же понимаем, устал на работе. Потом приезжаем, покрутились-покрутились — нет его нигде. Ну, мы на заставу — а что говорить, не знаем. Ну, один летеха ляпнул, что его чурки в плен взяли. Думаем, не найдется — так и сообщим в центр, все организуем, будто бой был там… Не говорить же правду? А этот пидор-генерал на соседнюю заставу пешком пришел ночью… Вот прикол был! Выходит он из темноты с автоматом и давай орать: «Совсем обленились! Генерал за вас должен в одиночку границы обходить!» Мужик нормальный оказался. Все, говорит, понимаю — сам виноват. Еще, сказал, к вам приеду… но не приехал.
Офицерское братство! — закатив глаза, продолжает мой сосед. — Выше его ничего не придумано. Я
