— Может, окопчик вырыть и вам из окопчика операцию делать, все же так будет безопаснее.
— А для раненого? — спросил военврач.
Агафонов развел руками.
После того как мина была извлечена из тела Рябинкина и Агафонов унес ее в каске с песком и подорвал в земляной щели, прошло еще много времени, пока военврач вышел из палатки. Лицо его было бледно, потно, губы расслабленно обмякли. Крапал чахлый дождь, было пасмурно, серо.
Хирург поднял голову, посмотрел на вспученное грязноватыми облаками небо и вдруг объявил, бессмысленно улыбаясь:
— Отличная погодка, а? Ни пыли, ни жары. Какой воздух, грибами пахнет! — И, опустившись на пень, стал растерянно шарить у себя по карманам. Закурив, он как бы отошел, сказал сухо: — Жить будет. — Поднес к лицу растопыренные пальцы, пошевелил ими и, удостоверившись, что они двигаются, приказал медсестре: — Кто там еще? Приготовьте к операции.
Спустя некоторое время Петра Рябинкина эвакуировали в армейский госпиталь в глубокий тыл.
Он был очень слаб, сознание только чуть теплилось в нем.
И конечно, Петр Рябинкин не мог знать ни того, как его спасли бойцы и хирург санбата; ни того, что пленный сапер дал чрезвычайно важные сведения, о которых немедля сообщили в штаб армии; ни того, что немец, перед тем как дать эти сведения, заявил с достоинством, что он дает их, побуждаемый некоторыми соображениями, которые возникли у него при обстоятельствах его пленения, и руководствуется только личными мотивами, связанными с поведением советского офицера, взявшего его в плен. Иначе он никогда не нарушил бы своего солдатского долга. Но поскольку сапер сообщил о дате начала немецкого наступления и начертил схему известных ему немецких укреплений, мотивами, почему он так обстоятельно все изложил, никто всерьез не заинтересовался.
Начальник разведотдела объявил, что сведения эти необычайной ценности, и добавил, что вообще в саперных подразделениях рядовые обычно из трудовых слоев германского населения. Очевидно, побуждаемый классовым сознанием, немец и решил дать эти сведения.
Как бы там ни было, сапер после подтверждения им показаний на все более высоких уровнях настолько освоился со своим положением ценного военнопленного, что, давая показания командующему армией, заставил его выслушать свой рассказ о советском офицере, в спине которого застряла неразорвавшаяся мина и который при этом вел себя с достоинством воина.
Командарм вначале подумал, что немец сочиняет, как бы этим оправдывая себя, почему он не только сдался в плен, но и дал все сведения, которые мог и не дать.
Сделали запрос. Пришло подтверждение из части, что все правда.
Командарм приказал исправить в наградном листе на имя Петра Рябинкина орден Красного Знамени на орден Ленина.
И, как ныне всем известно, располагая данными, добытыми различными разведывательными способами, плюс к этому показания пленного сапера, наше командование за сорок минут до назначенного немцами часа генерального наступления на Курском выступе внезапно обрушило на врага огонь тысяч орудий солидных калибров и этой контрподготовкой поломало противнику все его расчеты и планы. И Курская дуга разогнулась, нанеся немецким армиям один из решающих ударов второй мировой войны.
XII
Петр Рябинкин долго пробыл в разных госпиталях, где его исцеляли от тяжелейшего ранения и где он, пользуясь для этого всеми возможностями, перечел множество книг. Так как читал он лежа, то несколько испортил себе зрение и выписался из госпиталя уже в очках.
Когда Нюра Рябинкина встретила Петра на вокзале, она, всплеснув руками, отчаянно воскликнула:
— Петя! Отчего на тебе очки? Ты писал — в грудь ранен. Может, ты слепой? — И так жадно бросилась к мужу, что он, сконфуженно озираясь, попросил:
— Люди же кругом, ты полегче.
— А что мне люди? — вызывающе сказала Нюра. — Когда ты самый единственный и самый мой.
— И ты тоже, — сказал сипло Петр Рябинкин.
Глядя жалобно в мокрые, изумленные от радости глаза Нюры, на ее ликующее худое лицо с выступившими скулами, на ворох ее светящихся волос и прижимая ее к себе, он почувствовал, как вся она сжимается, словно птица перед взлетом. Бледные, малокровные губы ее слабо открывались в беспомощной улыбке.
Нюра надела на себя вещмешок Петра и, бегло бросив взгляд на его грудь, сказала убежденно:
— Сколько их у тебя! И правильно, я иначе про тебя и не думала.
— А если б я в обозе служил?
— Ну и что?.. — сказала беспечно Нюра. — На войне всюду бомбят. Все равно переживала б.
По небу ползла мягкая лавина облаков, и в скважины между ними струился световой ливень.
Река уносила, как обломки зимы, грязные льдины. Они скрипели, ломались, сочно чавкали и стеклянно лопались со звоном.
И вдруг Нюра, обернувшись, сказала вкрадчиво и ласково:
— Петенька, ты на меня не сердись, только жить нам с тобой негде.
— То есть как это негде?
— Отдала нашу комнату детной женщине. А сама с девчатами в общей. — И тут же смущенно добавила: — Пыжиков, начальник механического цеха, конторку нам на первое время уступил. Окошки завесила, уютно вышло. Только шумно, а так нормальная жилая площадь. И стол там накрыла. Никого и не надо звать в гости, после смены зайдут знакомые поздравить с возвращением, очень удобно, все рядом.
Через неделю Петр Рябинкин встал за станок, который уступила ему Нюра, заявив гордо:
— Гляди, как я его наладила, не хуже Трушина. — Предупредила: — Учти, я бригадир, так что, если чего надо, обращайся непосредственно.
— Ну это мы еще посмотрим! — буркнул Петр, испытав при этом нечто вроде унижения.
На заводе осталось мало старых кадровиков. Подростки, женщины стояли у станков.
И когда в литейной заело стопор ковша для разливки стали, все растерялись не столько оттого, что произошла авария, а оттого, что может погибнуть несколько тонн стали.
Рябинкин взял газовый резак и принялся прожигать отверстие в ковше, стоя под ковшом, чтобы выпустить металл. При этом он велел всем отойти подальше, чтобы струей людей не задело. А если что, так только его одного.
И когда он успел отпрянуть от огненной струи и струя пошла в изложницы, все обрадовались тому, что сталь не погибла, а живым потоком течет в изложницы и из нее теперь получатся снаряды.
Никто особенно не хвалил Рябинкина за его смелость, потому что все думали: труд здесь, на заводе, легче, чем труд солдат на фронте, и ради десятков снарядов можно рисковать собой. И ничего тут особенного нет, что Рябинкин догадался прожечь отверстие в ковше. Кто бы другой догадался, тоже сделал бы это не хуже Рябинкина.
И так же спокойно к этому отнеслась Нюра. Она сказала Петру:
— Хорошо, что ты прожег ковш, а то некрасиво, фронтовик — и вдруг в стороне.
А спустя месяц Нюра заболела гриппом с тяжелыми осложнениями. Вышла она из больницы на костылях.
Рябинкину дали отдельную комнату. Он поступил на заочное отделение машиностроительного института, просиживал все вечера дома за книгами и тетрадками, рядом с койкой, на которой лежала Нюра.
Но еще до получения диплома ему пришлось стать сначала начальником пролета, потом цеха. И не потому, что Рябинкин оказался уж так силен в технике, он быстро пошел в гору. Дело в том, что Рябинкин обучился на войне терпеливо и уважительно понимать разных людей с разными характерами, и поэтому
