Ты видишь, Кант, что мир материален!
Ночью утомленный Падишах, в прсторечье называемый Ханом, быстро уснул и увидел странный сон. Будто оказался он в незнакомом городе, не понять в какой стране, и сопровождает его только Шехерезада. Не привыкнув ходить пешком, Падишах быстро утомился и потребовал от Шехерезады решить вопрос с транспортом. Сколько ни хлопала Шехерезада в ладоши, никаких чудес не произошло: как уселся Падишах под стенами какого-то собора, так и сидит и даже ничьего внимания не привлекает.
Делать нечего, Шехерезада отправилась на разведку. Собор им оригинальный попался: вроде кирпичное старое здание, но кирпичи как нарисованы на стене. Подошла ко входу — еще чудней: направо католическая часовня, налево — православная, прямо зал закрыт, но сквозь стекло виден огромный зал Собора, по которому прогуливаются призраки. И публика, доложу вам… Один невысокий, сутулый с туго заплетенной в парике косой, и все ему кланяются очень почтительно. Другой важный, толстый в парчовом наряде, но невероятно печален (потом Шехерезада вызнала — это герцог Альбрехт тосковал о неблагодарности подданных). А вообще народу полно, и на разных языках они разговаривают — и по- аглицки, и по-литовски, и по-немецки, и по-французски, и по-польски, и по-русски, как только понимают друг друга!
Падишах, недолго думая, догнал Шехерезаду, стоит, дышит ей в затылок и никак не может понять, как из этой напасти выкрутиться. Вдруг вспомнилось: «ОКсЮМОРон, на тебя одна надежа». Падишах суетливо отвернулся, мысленно поблагодарил ОКсЮМОРона и попросил подсказки. Почему-то на ум пришли строки из стихотворения советского поэта Смирнова:
«Кант!», — не помня себя от ужаса, завопил Падишах и проснулся. Последнее, что он увидел, как сутулый господин на него укоризненно взглянул, покачал головой и растаял, как дым от сигарет в музее Глюка. Падишах вздохнул и оглянулся: он дома, в соседней комнате дружно храпят сотни его жен; мягколапые кошки дерутся в коридоре, оглашая своды дворца своими нечеловеческими воплями, а во дворе бряцают оружием охранники, сберегая покой и имущество своего господина.
Он прикрыл глаза и спокойно уже заснул. Шехерезада по звуку дыхания определила, что Падишах крепко спит, на всякий случай потыкала ему в ребра тонким пальчиком, но он даже не двинулся, только поморщился и проворчал что-то нечленораздельное.
Шехерезада тихо выскользнула из комнаты и поспешила к выходу из дворца. Она и не заметила, что за ней тихо последовал один из фанатов заточенного в темницу Сальери. Он волок за собой контрабас, к контрабасу была привязана медная тарелочка и табличка: «Сами мы не местные». Мода на таблички, введенные Шехерезадой, расползлась среди подданных мгновенно, и многие щеголи имели при себе по полсотни разномастных транспарантов.
Тарелочка скакала за фанатом по камням дворца, жутко грохоча, но таблички на груди Шехерезады заглушали ее напрочь.
Стражники на стене пересмеивались: «Смотри, вот кто это крадется?» — спрашивал один другого, хлопая себя по бокам доспехов.
«А это Шухерезада Остаповна Бендер пробирается незаметно на кухню!» — давясь от хохота, отвечал ему приятель.
«И что, никто ее не видит?»
«Ага, не видит, и особенно не слышит!» — покатывались хохочущие стражники.
«А ктой-то за ней шпионит?»
«А это фанат Сальери с контрабасом громыхает по-шушерски!» — и стражники заливисто хихикали, стуча щитами по кольчугам…
Весь этот грохот разбудил дремавшего в холодке Дракона.
Дракон недовольно зевнул, достал из ведра с водой вставные челюсти и, по привычке бормоча проклятия в адрес стражников, контрабаса и комариного нашествия, поскакал за Шехерезадой на кухню.
Последний раз он был там полгода назад, поэтому такой благоприятный момент пропускать было никак нельзя. Дело в том, что ручка на кухонной двери была невероятно сложной конструкции, и дракону в одиночку никак не удавалось с ней справиться. Сегодня появилась надежда проскользнуть незаметно вслед за гремящей Шехерезадой и крадущимся за ней фанатом.
Кряхтя, Дракон расправил крылья и, припадая на левую ногу, стал разгоняться.
Топот Дракона заставил замолчать стражников и остановиться Шехерезаду. Только глуховатый фанат продолжал упрямо двигаться вперед, волоча за собой контрабас. Шехерезада обернулась и, наконец заметив фаната, ухмыльнулась: этот заплатит за все. Решительным жестом восточная красавица сдернула с шеи таблички и, раскрутив их над головой, метнула в фаната.
Не зря девушка проходила практику после шестого класса общеобразовательной школы в племени североамериканских индейцев — семинолов. Бумерангом полетели таблички! Прихватив по дороге одну из струн контрабаса и пару колков, они на крейсерской скорости врезались в среднюю голову несчастного дракона!
«Доннерветтер!» — выругалась голова по-немецки.
«Парле ву…» — осведомилась вторая.
«Шат ап, девушки!» — рявкнула третья, зажатая в последний момент вследствие своего невиданного проворства кухонной дверью!
Между тем обезумевший фанат оказался на спине Дракона и завопил дурным голосом:
«ПОМОГИТЕ! СПАСИТЕ!»
Зажатая кухонной дверью голова Дракона с недоумением обернулась и поинтересовалась, извергнув струю пара: «Чего орешь?»
«Воры! Крадут!! Не стесняясь, просто ТАК крадут!! — вопил обезумевший фанат Сальери. — Высокое искусство крадут!»
«Кто? Где?» — просунулась в дверь одна из голов и, не разобравшись, в чем дело и что крадут, громко завопила, причмокивая: «ШУХЕР!», и челюстью задела громадный медный котел, который, сорвавшись с полки, наделал столько шума, что в пределах царства не осталось ни одного спящего. Переворачивая толстые медные бока по плитам кухни, котел демонстрировал мемориальную надпись, аккуратно выгравированную на двадцати семи языках на его гладкой поверхности: «СДЕЛАЕМ ИЗ ТУШКИ ФИГУРКУ».
Шехерезада поддала скорости остановившемуся было красавцу-котлу, и медный взрыв звуков снова потряс мир.
«Шухерезада! — позвал дракон в терцию. — Подставь-ка ведро — сейчас снесусь! От этого грохота я до утра не дотерплю!»
Шехерезада приволокла небольшой чан, дракон покряхтел над ним, и миру предстали четыре прекрасных яичка в блестящей скорлупе.
Дракон склонился над своим творением: «Экий я дока! Глянь, уже продукт с картинками пошел!» Он взял из чана одно яичко, на котором четко просматривался осенний пейзаж, одинокая смешная девочка в розовой кофточке, и большая черная птица махала громадными крылами над ней. Дракон прислушался: «Черный ворон, что ж ты вьешься…» — доносился с картинки тонкий девчачий голосок.
Фанат Сальери приладил контрабас к тощему боку и тронул струны.
