Не до саксофона
— Кто бы мог подумать… я полюбил драться! — признавался отцу Вадим Брещик после памятной истории о голове и бильярдном шаре. — Раньше, конечно, тоже случалось, но, по правде говоря, серьёзных люлей я никогда не схватывал. Не знал, как бывает, когда от профессионала в погремушку пропустишь. А потом записался в секцию каратэ. И сподвиг меня на это ты, кстати. Когда сказал, чтобы я бросал курить дурь и начал заниматься спортом. Я еще парня этого ударил, в красной куртке… И я покурил — и понял: тело, оно всего главнее. Душа — лишь жалкая его функция. Наподобие члена: маленькое, а потерять страшно.
— Ну, у тебя и сравнения… — молвил Отец, касаясь языком носа Буратино, — Да как ты смеешь, засранец, душу сравнивать с членом?
— Вернее: с яйцами и членом! А всё вместе это напоминает ключ! Спроси у Буратино: пусть расскажет тебе про золотой ключик… — ехидничал Брещик.
— Что за намёки? Ты педик, что ли? — до отца начала доходить вдруг неясная суть его въедливо- сладких сентенций.
— Идиот… ну почему ты такой идиот, а? Вот скажи мне? — Вадик всплеснул руками, но поспешил ретироваться, увидев в руках отца зазубренное лезвие.
— Ты меня идиотом назвал? — Отец сделал ложный выпад, — меня, отца троих детей?
Брещик резко отбежал в коридор, метнул оттуда 5-тилитровую канистру воды (не попал, впрочем), и судорожно завозился с дверным замком.
Отец проткнул упавшую к его ногам канистру и рассмеялся:
— Так вот ты какой, Вадик, боец! Пукнул — и убежал? Нет, так дело не пойдёт… Давай сражаться насмерть: ты и я — против Буратино. Я дам тебе монтировку, сам возьму электролобзик. Веса в нём мало: деревяшка. Бьёт, правда, больно… и всё по костям, сука, метит. Вот ты монтировкой-то ему руки-ноги перешибёшь, ну а я лобзиком доделаю… ну? — Отец развёл руки в призывном жесте: иди, мол, ко мне.
Но Брещик уже справился с замком и выскочил вон.
Это у них семейное
Лето подходило к концу, когда Кузьма решил купить автомобиль. Пантелеймон поддержал такую идею: он и сам, как мы помним, давно мечтал о машине. Но у Пантелеймона лишних денег не было, и Кузьма решил взять финансовую часть на себя. С условием, что после 50 тысяч пробега продаст машину Пантелеймону, оформив доверенность.
Пантелеймон был рад возможности такого соглашения, ибо до сих пор ощущал перед Кузьмой вину за случай в парке. Кроме того, Пантелеймон, будучи любителем быстрой езды после накурки, выторговал себе право время от времени пользоваться автомобилем по малым нуждам: сгонять за водкой, блядей подснять, проехаться до витаминной вышки.
Кузьма не возражал: в случае чего, он мог одолжить у Сергея мотоцикл. Магазинчик приносил друзьям стабильную прибыль, так что такая покупка не являлась жертвой последних средств.
И вот тогда Кузьма окончательно понял, какая это палка о двух концах: сила воли. Невъебенная концентрация, жалящая как лазер. Твоя воля может быть направлена на всё, что угодно:
— резиновые конгрессмены
— торговое ускользание
— бодибилдинг
— мастурбация
— музыка, живопись, искусство в широком смысле слова
— букварь для девственниц
Последнему Кузьма придавал неоправданно-большое значение.
Всё оттого, что его Отец и мать — оба разбились в автокатастрофах, ибо ездить толком не умели, а накупили себе спортивных тачек и гоняли, как сумасшедшие.
Одно из коллективных заблуждений
До знакомства с отцом у Натальи был свой бизнес: дуборезка. В переводе с жаргона шахтёров это слово означает: морг.
Но Наталья не хранила трупы. Она была ведьмой, и умела околдовывать мужиков, так что те всё для неё делали.
Ведьма сосала из самцов жизненную силу, а когда сила кончалась, жертвы умирали, но смерти их не вызывали подозрений, ибо ловко вписывались в круговорот суеты мирской, словно шарик в колесо рулетки. Такова была одна из наиболее распространённых стратегий анального клана «керч».
Для виду она устроилась частной преподавательницей португальского, но в клиентах у неё была только дочь институтской подруги и бедолага Валерий Дмитриевич.
Он-то и придумал ей эту кличку: Кудрявая Рыба.
Любил её беззаветно.
Хотя знал, что глупо, знал, что ничем хорошим не кончится… а поздно было: страсть засосала.
Он знал: Наталья ему не принадлежит ни душой, ни телом, но верил, что однажды она разглядит в нём нежного друга — когда, разочаровавшись в большинстве мужиков, и перестав видеть в них что-либо кроме инструментов для удовлетворения хочки, эта волевая и тонко чувствующая женщина обратит свой взор на прилежного ученика своего.
Но от Кудрявой Рыбы ничего было невозможно скрыть.
Находиться рядом с ней любому существу мужского пола означало: поёживаться от нестерпимой похоти.
Если мужчина не делал ей комплименты, это был не её мужчина.
Постепенно она окружила себя льстецами и негодяями, каких свет не видывал, но ухитрилась держать их в узде ртом и жопой, ссорясь для видимости с одним и ублажая другого.
Валерий Дмитриевич украдкой дрочил на её туфли.
Наталья однажды засекла его: преподавая очередной урок, она сделала вид, что утомилась и уснула. Стоило Кудрявой Рыбе склонить голову, Валерий Дмитриевич бесшумно подполз к её ногам и принялся быстро мастурбировать, нюхая запревшую стопы, что высвободила она из тугих босоножек.
— Ну, что с таким прикажете делать? — сокрушалась Натали:
— Глупые вы, глупые, мужики. Жалостливые. Баба кнут любит, — и пряник. А вы какашками её мажете, в рот ей поссать норовите. Не по — взрослому это, нет… Впрочем, и не по-детски…
Suum cuique
— Слушай, — спросил однажды Кузьму Пантелеймон, когда они вдвоём сидели в чёрном Volvo и курили, наслаждаясь закатом, — а чего ты там говорил про своего сына, что он погиб?
— Ты Корнеплода не тронь: ему жопой рог растворили! — мрачно бормотнул Кузьма, размышляя о странной чете, виденной им в магазине.
Ну и подозрительная парочка. Здоровая баба какая, манекенщица, что ли? Как ебать-то такую, поди изловчись.
И парень с ней чудной. Взгляд у него чудной. Остекленелый какой-то. Так не человек — так ящер
