Серёжа Татищев сидел у массивного похоронного венка и, прикрыв глаза, водил лицом по искусственным веткам. По щекам пробегала приятная щекотка, возбуждавшая мальчика.
— Серёг, ты как, уже определился насчет своей цели? — подошёл к нему флегматичный Боря Гузибет.
— Ещё нет, — пропел в ответ Серёжа, ловя губами лепесток фальшивой розы. — а ты?
— А я — уже. — торжественно заявил Боря, усаживаясь рядом и доставая пакет, — клеем не желаешь разнюхаться?
— Нет, merci beaucoup, — мотнул головой Серёжа, — а что за цель ты себе поставил?
— Цель — весьма конкретная: убить тебя.
— Шутишь?
— Ни капли. Можешь пойти сам посмотреть: там на табло уже первые цели высветили.
— А разве это разрешается? — покорно одуплился Серёжа.
— А почему нет? Ведь если я тебя убью, это не будет являться действием, совершённым ребёнком в противоречие поставленной себе цели.
— А если сделаешь что-либо, что поможет мне выжить — рискуешь оказаться в печке! вот так-то… ну, давай, попробуй. — Сергей встал во весь рост, спустил трусы и вывалил чудовищные гениталии мутанта.
— Не так быстро, малой… до весны время много.
— Что же: я уравняю шансы. Где эта бумажка? — Серёжа порылся в венках, достал фломастер, альбом и опросную карточку, — что ты, кстати, говорил там насчёт клея?
— Насчёт какого клея?
— Так и запишем: моя цель на предстоящий год — убийство Бориса Гузибета.
— Расписаться не забудь, — толкнул его под руку Боря — легко разогнулся и, пританцовывая, исчез в траурном зале.
Отцы и дети
— Я хотел бы поговорить с тобой об опасных привычках, — Отец усаживал воображаемого Буратино за стол напротив себя, наливал виски в тяжёлый тёмного хрусталя стакан.
Впереди была пустота, но отцу ничего не стоило мысленно воскресить деревянного человека, тем более, что диалоги подобные этому вели они с ним едва ли не в 666-ой раз: разве что обстановка была иной, или за окном время суток.
— Опасные привычки могут привести к преждевременной кончине: потому они и опасные. И в том-то коварство привычки, что даже курить бросить — можно, а вот ковыряться в носу — уже нет. Это я на тебя намекаю, дорогой мой. Когда-нибудь наковыряешь у себя из ноздрей серы, да фосфора: чиркнешь козявкой как спичкой — и сгоришь к ебеням. И курить ты тоже не бросил. Вчера в туалете пахло. Ты пытался набрызгать там одеколоном, но я всё равно учуял. И не говори мне, что это мои дети. Мои дети к дури не прикасаются. Они и курить-то не умеют. Мои дети — спортсмены, они увлечённые ребята. А ты — наркоман, извращенец, и ко всему деревянный: на хера ты мне, такой, спрашивается, сдался? К тому же похотлив, как сучка: всю семью мне развратил, паскуда. Ты нас всех во блуд ввёл, понимаешь ли?! — вскочив, Отец метнул стакан в стену, но он не разбился, ударив в нижний угол нарисованной печи и гулко покатившись по полу.
Одержимость
Усилием воли заставив себя отключиться от тяжкого навала повседневности, Степан Щорс не раз приходил к выводу, что он старается, по сути, впустую: все эти митинги за право на 40-кадневный отпуск, акции протеста, и даже отдельные провокации…
Без толку.
Профсоюз не шёл на попятную.
Уже погиб брат. А второй брат, Виктор, недавно очутился в дурдоме со странной болезнью, напоминающей одержимость.
Он загрыз насмерть девушку, приходившую убирать номер, арендуемый им в отеле. Частично съел её, разорвав горячее мясо зубами и, как был — весь в крови и с оттопыривающимися штанами — проследовал на reception.
На остановке такси его взяли.
Записка Брещика
Когда разбирали вещи покойного Брещика, обнаружилась записка следующего содержания:
Я, Вадим Брещик, настоящим подтверждаю, что являюсь не человеком, а засланным в биосферу Земли чужеродным организмом-лазутчиком, целиком подвластным воле своих хозяев.
Конкретный мой высочайший хозяин, сигеригор Боопто, является прямым наследником энергии Солнечной Системы. Помыслы его непостижимы разуму homo sapiens.
Сознавая ответственность возложенной на меня миссии, и являясь послушным солдатом Всесильного, я отрекаюсь от Яда и становлюсь беззащитен перед лицом Неумолимого.
Подпись: В. Брещик, дата, печать вымазанной в нечистотах подушечкой большого пальца.
Захватчики
Виктор Щорс, старший брат Степана, медленно листал книгу. Крики соседей по палате не отвлекали
