Наталья стала посещать отца всё чаще, и причина эта одновременно доставляла удовольствие и удивляла её.
Этой причиной был секс.
— Слушай… давно спросить хочу… — Кудрявая Рыба замялась, подбирая слова.
— Так чего ждёшь? Спрашивай… — Отец вытирал хуй салфеткой.
— Твой этот… ну, инструмент, короче, — она кивнула на его неопадающий пенис, — ты чего, вещество какое-то применяешь, или как?
— То есть?
— То есть, это… хуишко-то у тебя раньше был маленький… а потом с какого-то времени стал расти — и гляди: подрос до такого слоняры… и стоит как кол деревянный… как объяснить это?
— Ключевым словом здесь является «деревянный», — с наслаждением помял мошонку Карло, — ты улавливаешь здесь какую-либо связь?
— Ты хочешь сказать…
— Да, именно.
— Буратино?
— Он самый.
— Но ты же…
— Я сжёг его, да. Но сохранил пепел. И пепел этот подвергнул я химической реакции, и получил раствор: кристально-ясный, с янтарём; и колол я сей раствор внутривенно на протяжении пяти последних недель 2 раза в день: полкуба с утра и полкуба вечером. И дух Буратино нашёл меня, и проник в меня как в девичью постель бродяга. И теперь я понимаю, почему мы всё это делаем.
— Мы? Кто это мы? Что делаем?
— Делаем. Мы делаем. Мы, посланцы сигеригора Боопто. Возьмём меня: лично я, Карло, долго, но упорно — сквозь годы — шёл к созданию оккультного интерната, где человеческий род подвергся бы изумительной селекции, и из стен которого вылетели бы самые пронзительные орлы современности. Была разработана специальная методика. Эта методика особым образом изменяет энергетическую структуру воспитанника. Из наших ребят вырастут уже не обычные тусклые, разобщённые земляные искорки, — но тугие комки реальной мощи, магические первопроходцы, палачи весны. И вот они, мои дорогие воспитанники. Вот Боря Засосивесло, знающий, как алмазный резак кроит кости черепа, и как неловко бывает получать по голове куском арматуры, который жилистый нищий использовал как костыль. Боря у нас победитель олимпиады по ботанике. Это вам не Cannabis cup… А вот Саша Скомерцмайл, вжививший в свою мошонку ещё три больших болта, нарастивший на лбу 2 рога, вставивший себе золотые зубы, сделавший шрамирование и удаливший глаз. А помнишь Жору Гума, театрала-любителя? Погляди теперь на этого парня: настоящий боец — целеустремлённый, непокорённый, отзывчивый. Я думаю выдвинуть его в депутаты горсовета в ближайшем будущем…
— А Света Маятник? Стояла на голове…
— Стояла, — кивнул Отец, — и достоялась, что кинулась во все тяжкие. Достоевская, бля. Пошла на блядки, короче… свалила в Испанию… куда-то в район Валенсии. Но скоро вернётся, ибо помнит: у неё ко мне должок.
— А тот парень, который застрелил моего Серёжу из мушкетона? Такой забавный юноша с выпученными глазами?
— Боря Гузибет?
— Да.
— А вот его уже нет. Борю, Наташ, я уже съел. Он был вторым.
— Вторым… А первый-то кто?
— Аркаша Бюзгогай. Он поднимал гири, помнишь? (Наталья кивнула), — С ним я понял, как сладка жизнь. Впервые ощутил, что овладел силой.
— Но ради чего? Объясни, ради чего всё это? — Наталья взяла с полки засушенный пенис мустанга, понюхала, положила на место.
— Ради чего? Как? Ты не понимаешь?
— Поясни.
— С немалым удовольствием. Дело в том, дорогая, что все мы являем собой пучки энергии: своего рода молнии, или кометы. И мы летим, пока не сгорим дотла. Потому что со временем наш энергетический стержень слабеет, и не может уже концентрировать волю в единый кулак… и тогда мы распадаемся… и внешне это выглядит как смерть. Смерть — это угасание, это распад, это то, что со всеми нами случится. Но со всеми ли? Есть способы за один отрезок жизненного пути собрать из разрозненных бросков своих воль единую силовую структуру, которая уже неподвластна распаду — и после гибели плоти она отлетает, являя собою новую ступень человечества. Об этом ведь и говорили пророки. Сверхчеловек вылупляется из homo sapiens как бабочка из гусеницы — и устремляется в Ничто… которое для нас — лишь ничто, а для них — много чего еще значит. Это и есть боги — в понимании античности — люди всегда знали, о них, но со временем потеряли нить. Нам придётся пройти через Ад, чтобы вернуть эту нить — и великое множество двуногих должно при этом исчезнуть навсегда и бесследно. А теперь слушай… Это — наш с тобой проходной билет в вечность. Эти воспитанные по особой методике биороботы: пожирая их, мы многократно тем самым увеличиваем силу своей энерго — структуры. И мы сохраним сознание как Единый Дух. И пока Дух жив — живы преданные ему народы. Дух управляет народами и питается ими. Такими будем и мы с тобой. В других мирах — чтобы продлить это безумие! Эту шаровую молнию, этого туза всех джокеров, этот свист в два пальца у реки.
Этот вальс в ночи. Магнитофонный провод. Горькое наследие чумы. Волосы на копчике Надюши. Руки в ссадинах, лепёшки на крови. Этот запах мазута у рельсов. Двух девчушек с неумело накрашенными губами, неумело прикуривающих и смущающихся тебя, жилистого молодого ублюдка, обнажающего перед ними свою вздыбленную напором крови чнягу. И весёлый скрип сосновых досок на верстаке гробовщика. И последнюю улыбку матери, и суковатое поленце, которым бил по голове теряющего сознание Борьку. И пряный пот девичьих ног. И как бежал, опьянённый…
— Слышь, э… ты чего погнал-то? — встрепенулась Наталья.
Отец умолк, в задумчивости уставившись на пузырёк с прозрачной желтоватой жидкостью, стоявший у зеркала ночного столика.
— Карлуша, ты мне внятно объясни: я-то каким боком тут замешана? — после длительной паузы Наталья сняла туфли и поудобнее устроилась на диване.
— Наташ, ты сейчас сама всё поймёшь… как понял это в своё время я, употребив сей эликсир, — Отец озабоченно поднялся, достал несессер, вынул шприц, вату, другой пузырёк, бросил Наталье ремень: — перетяни руку.
— Э, Карло-сан, я — пас… буратиной этим ширяться, зачем это? — пыталась протестовать Кудрявая, но Отец принялся орально ублажать её, не давая кончить, а когда собиралась уже кончать Наталья, отлеплял лицо своё от лона её и спрашивал:
— Согласись, милая: это очень нужно нужно нужно…
И она согласилась.
Прозрение
Сначала пришли судороги.
Ужас слепой овладел сознанием.
Перед глазами плясали обрывки разжёванных воспоминаний, ноги не ощущали опоры, мозг спазмировал.
Отец подхватил за ноги и поудобней уложил на диване, сам сел рядом, внимательно наблюдая. Наталью корёжило так, что хруст суставов прокатывался раскатистым треском ломаемого бурей дерева. Затем началась мелкая беспрерывная дрожь, обильный пот сделал тело мылким на ощупь.
