их к себе. Коротышка ухмыльнулся:
— Так это и есть дела, которые вы составили? — В его словах я различил снисходительность профессионала, но больше завладеть бумагами он не пытался. Он глянул на ручные часы, и лицо его выразило отчаяние. — Я же не полицейский.
Карл язвительно усмехнулся. Чиновника передернуло, но он продолжал:
— Я не в состоянии выполнить все, о чем вы просите. Многое не в моей компетенции… Но в разумных пределах сделать кое-что я могу. — Говоря это, он понизил голос и внимательно посмотрел на Карла — понял ли тот его намек? Ответом ему было ледяное «принципиальное» молчание. Джорджи напряженно слушал. Почуяв, что запахло уступками, он притиснулся к Карлу и толкнул его локтем. Карл отмахнулся и еще решительнее вздернул подбородок. — Случаи, требующие безотлагательного вмешательства, — продолжал чиновник, — будут рассмотрены со всей доброжелательностью. Мы выдадим этим людям талоны на получение пособия из фонда экстренной помощи на то время, пока будет проводиться обследование. — Он горделиво улыбнулся. — Не такие мы черствые, как вы думаете. — Он бросил сочувственный взгляд на толпившихся рядом безработных.
— По делам и слава, — заметил Карл.
Его реплика потонула в хоре одобрительных возгласов. Коротышка озабоченно помолчал, собираясь с духом для новой попытки. На лице капитана полиции выразилось нетерпение.
— Не стоит сейчас упрекать друг друга, — заискивающе сказал чиновник, — но если вы готовы внять голосу рассудка, — теперь он чеканил каждое слово, — тогда и я сделаю все, что в моих силах. — Он помолчал. — Повторяю: я согласен выдать всем остро нуждающимся талоны на пособие из фонда экстренной помощи на время проведения обследования. — Он громко сглотнул. — Согласен на еженедельные переговоры с представителями вашего Совета…
Раздались ликующие возгласы, и чиновник радостно улыбнулся. Помолчав, он небрежно добавил:
— Только, как вы хорошо понимаете, ваши представители не должны входить сюда через парадную дверь. Они будут пользоваться задней дверью.
Смысл этого дополнительного условия был совершенно ясен.
Оно должно было помешать массовой регистрации, подобной сегодняшней. Такая регистрация осложнила бы работу бюро, что вызвало бы неудовольствие в центральном бюро. Чиновник сделал все что мог. И, надо отдать ему справедливость, пошел дальше, чем большинство его коллег, окажись они на его месте. Что же до деталей, то в них участники рейда не вникали. Услышав слова «талоны на пособие из фонда экстренной помощи», они радостно зашумели. Признание нашего Совета они сочли само собой разумеющимся — ведь это признание было ими сегодня завоевано. А парадная дверь или задняя — какая разница, если она открыта для наших печалей? Но Карл был явно озабочен. Ловушка оказалась весьма хитрой. А ничего не подозревающая жертва хлопает ушами! Неожиданно он прервал переговоры и отозвал в сторону членов Совета. Мы вышли за ним в пустую приемную. Карл заговорил с вдохновением пророка, которому открылась вся глубина разверзшейся пропасти:
— Кажется, нас ожидает замечательная победа, но она может обернуться ужасным поражением…
Он понизил голос, словно заглянул в пропасть. Мы почтительно слушали, хотя были немало озадачены. Один лишь Джорджи не ведал сомнений. Мы победили, но по какой-то неведомой причине Карл эту победу отрицает. Джорджи были чужды как боязливость, так и доктринерская узость взгляда. Во мне же боязливости было предостаточно, а узость взгляда я в себе успешно развивал. Я научился уже подвергать сомнению разумные доказательства. Нет, все не так просто, в иных случаях и здравый смысл не советчик. Слушая Карла, я подавлял в себе простодушный голос рассудка. Для Карла «парадная дверь» была символом освобождения. Победа входит лишь через парадные двери!
— Вы сами сегодня видели, что произошло, когда мы ворвались в парадную дверь! — торжественно возгласил Карл. Это была бесспорная истина. Довольный произведенным впечатлением, он продолжал: — Вот этого-то как раз они больше всего и опасаются. — Он сделал паузу и убежденно заявил: — Да, предложение выглядит куда как заманчиво… — Он ждал возражений, но даже Джорджи молчал. — Для них это настоящая находка. — Он с отвращением сплюнул.
«Парадная дверь» оказалась новым испытанием на мужество. Жизнь обещала не одно такое испытание.
Решение наше было почти единодушным, но Джорджи уперся и отказался голосовать. Почему? Во всяком случае не из страха — страх ему неведом. Значит, Джорджи не видит ловушки? Угрюмость Карла и мрачное молчание членов Совета были сразу же замечены — гомон ожидания стих. Лиза и Лила мгновенно прекратили игру и испуганно вглядывались в озабоченное лицо матери. Что же это с Санта Клаусом? Во мне заныла совесть, но я ничего не желал слушать. «Парадная дверь» даст им несравненно больше. Но убедить в этом безработных, минуту назад уже торжествовавших победу, оказалось труднее всего. Заявление Карла они встретили недоуменным молчанием. Совсем как Джорджи! Между военачальниками и их армией внезапно выросла стена. Люди по-прежнему окружали нас, но теперь лишь физически. Вера, доверие были утеряны. Лица стали чужими. Я чувствовал себя Золушкой, услышавшей, как часы пробили полночь. Моя карета опять обернулась тыквой, а белые лошади — мышами. Мне не давало покоя ощущение какой-то ужасной совершенной нами ошибки.
Глаза Карла горели фанатической решимостью. Я припомнил прошлые уроки Карла, он предупреждал меня — вот такие минуты и есть испытание для революционера. Бывает, что приходится «идти наперекор». Надо опасаться «легких путей», которые так прельщают людей политически незрелых. Но для того и существуют вожди, чтобы уберечь их от катастрофы, к которой может привести неопытность. Карл не замечал, что все изменилось. Для него часы так и не пробили полночь. Коротышку чиновника тоже словно подменили: он стал строгим и неприступным. Применение силы теперь вполне оправданно. Пролитая кровь не падет на его голову. Он шепнул что-то капитану полиции, и тот понимающе кивнул. С привычной наглостью и напористостью полицейские вклинились между нашей группой и толпой безработных. Их маневр почти не встретил сопротивления. Безработные медленно и неохотно вернулись на свои места. Часы пробили полночь, и для них тоже. Однако некоторые демонстративно держались поближе к нам и знаками подзывали остальных. Во мне вновь пробудилась надежда. Я вспрыгнул на скамью. Взгляд мой выхватил из толпы молодую негритянку — мать Лизы и Лилы. Я потряс в воздухе исписанными листками бумаги:
— Не разрешайте им обращаться с этим как с бумажным хламом! Мы лишь ведем регистрацию, а само дело — в ваших руках!
Еще несколько человек, встав со своих мест, приблизились к нашей кучке. На скамейках беспокойно заерзали. Люди не сводили глаз с исписанных листов, которые я держал в руке. Я размахивал ими как боевым штандартом. Джорджи тоже поднял свои бумаги. Повсюду вверх взвивались новые бумажные «знамена». Скамейки быстро пустели. Карл торжествовал. Дело оборачивалось в нашу пользу, и быстрее, чем он рассчитывал.
Вдруг раздались угрожающие возгласы — это прибыл особый отряд! Бумажные знамена замерли в воздухе, некоторые безжизненно попадали на пол, но Джорджи упрямо не опускал своего знамени. Люди отхлынули к скамейкам — на многих лицах читалось теперь не только смущение, но и страх. Джорджи преградил дорогу какому-то невысокому, крепко сбитому парню, пытавшемуся незаметно ускользнуть.
— Испугался? Дохляков этих? — Джорджи презрительно сплюнул. — Чего тебе терять-то? — напрямик спросил он. Парень нерешительно переминался с ноги на ногу. Он чувствовал неловкость, но убедить его Джорджи не мог и бросал умоляющие взгляды на меня.
— Скажи ты им, старик, скажи!
А я, как оратор на трибуне, ощущал одновременно свою силу и беспомощность, смелость и страх, единство со всеми и одиночество, я жаждал найти слова, способные совершить чудо. Но чуда не произошло. Сказать мне ничего не пришлось. В толпу стремительно врезались полицейские. Меня схватили и начали бить дубинками и кулаками, но никто этого не видел, потому что меня со всех сторон окружали полицейские. Когда они расступились, люди ахнули, увидев синяки и кровоподтеки у меня на лице и руках. Теперь новым знаменем сделалось мое окровавленное лицо. Карл, мгновенно почувствовав воинственное настроение толпы, сменившее страх, теперь, как боевым штандартом, «потрясал» мною.
— На помощь! Не давайте им забрать его! В полицейском участке они его прикончат! — предостерегал он. Полицейские, вновь сомкнувшись вокруг меня, приготовились к обороне. Контрнаступление возглавил
