Зов земли
(Новый вариант двадцать лет спустя)
Жоан Миро глядит на светлую точку, которую никто не видит. Он ее видит и знает, что это — спинной мозг мира, или косточка плода, где обитает сияющая суть жизни.
— Лет двадцать — двадцать пять тому назад мы говорили, что в листке рожкового дерева что-то бьется и стонет, тук-тук, тук и тук, словно бьется сердце, словно стонет сердце, словно смеется сердце, словно всякая вещь на свете гневно и дивно восстала, чтобы обернуться зерном в запутанном звездном строе, в этом хаосе, чей численный смысл знает только Бог.
— Ты видишь все звезды?
— Нет. Но все они умещаются в моей ладони.
Сон Абринес стоит, где стоял — на склоне, между Каламайором и Женовой. И Жоан Миро, обремененный веками, тщетно пытающийся сбросить их груз, тоже живет, как жил, укрощая время и пребывая там, где он говорил мне лет двадцать — двадцать пять назад, что луковицы лезут из земли, а писать надо, стоя на земле, чтобы через ступни вливалась сила.
— Помнишь, Жоан, твой отец сеял горох в Монтроче? Цветы у гороха нежные, легкие, невесомые, изысканные и загадочные. Почти никто не понимает, как поэтичен их тоненький вой.
— Они воют как волки?
— Очень может быть. Или как девицы, которых казнят до рассвета.
— Когда распустится первый бутон на верхней ветке смоковницы, мы спасены. Смерть рассеянна, словно тот, кто по забывчивости швырнул фальшивую монету. Смерть хватает тебя, пока еще зелен первый бутон смоковницы и не умолкла первая лягушка.
— Да, и глаза, конечно. Но вот никто не хочет их закрыть на минуту…
Жоан Миро подтягивает носки и продолжает беседу. Сейчас зима, и он в носках.
— Жизнь идет, дети растут, взрослеют, а старухи улетают в воздух с края света, верхом на помеле.
— И это — живопись, узор души, летящей, словно быстрая бабочка. Тебе страшно смотреть на парусник?
— Нет. Хотя иногда я думаю, что надо бы испугаться, потому что парусник может унести тебя в другую страну, на другой материк, на звезду…
— Навряд ли.
Жоан Миро с любопытством смотрит на меня.
— А что, плохо выгляжу?
— Нет.
Жоан Миро улыбается, как бы прося прощенья, что меня напугал.
— Керамика — большая загадка, потому что загадки — огонь и глина. И вода загадка, и воздух, и луг, и цвет.
— И человеческая нога о пяти пальцах. И следы.
— Да. Керамика сродни страсти, может — это сама страсть. Я больше люблю керамику, чем живопись. Шутка сказать — борьба человека с землей и с огнем! Помнишь, я тогда говорил? Это совсем по-испански, огонь или я, кто кого. Всмотрись в морщины, у глаз и у губ, всмотрись в отдыхающие руки, в руки работающие, в линии ладони. Глина это все отразит, огонь — укрепит. Словно рожковое дерево борется с тобой, бьется. Чутье и воля, заметь, не разум и не память. Словно борется зеленое дерево, его не удержишь. Хочешь вина?
— Хочу.
— Оно тоже из земли. Вино — сама земля, сок земли. Надо быть милосердным и смиренным. Земля может гордиться, человек — нет. Человек меньше земли, куда ему, она его побеждает. Он ее топчет, она его жрет, иначе нельзя, таков закон. Видишь, этот жук никак не поймет, почему тут стекло, а не воздух? Смотри, он — сорвавшаяся звезда, а костяка у него нет, внутри он мягкий, вроде масла. У картины нет ни начала, ни конца, она срывается с мольберта и бьется о стекло, как жук. Картина — сродни ремеслу, картина и жизнь — сродни ремеслу… похожи на радугу между горами… все — из воды, из земли, из игры, из воздуха… Ни ты, ни я не виноваты, что слепые этого не видят… может, и хотят, да не умеют… слепорожденный далеко не сразу узнает, что он слеп… многие так и умирают от старости…
Жоан Миро встает, приносит вино и бокал.
— Наливай сам… Вино — как земля, ни конца у него, ни начала… У картины тоже… Она и до, и после… некоторые художники сумели это увидеть… Сурбаран, да, Сурбарана я люблю, у Сурбарана только правда, даже пустые места. Ты ведь знаешь, лет двадцать — двадцать пять назад я снова принялся за звезды, которым было лет двадцать пять. Художник должен изучать след камушка на воде, след птицы в воздухе, след солнца, катящегося в море среди сосен и лавров. Теперь очень много крыш, много стен, больше, чем раньше. Живопись — это мир…
— Хочешь цитату из Теренция, вот, записано?
— Хочу.
— Я человек, и все, что связано с человеком, касается меня.
— Молодец. Я бы и сам так сказал.
— Знаю, потому и прочел.
— А я не знал.
— Вот, потому я тебе и сказал. Догадываться — не хуже, чем знать.
Жоан Миро скрещивает ноги и сидит отрешенно, как будто дремлет.
— Дух — это природа, тут и думать нечего. Хорошо бы уставить весь остров большими скульптурами… Жаль, не знаю, боятся люди или нет… Да, огромные такие скульптуры, среди деревьев и скал, а сзади — море. Ты знаешь, я всегда хотел врасти корнями в землю и чувствовать, что корни есть у всего на свете… Жизнь и смерть приходят через корень… В том-то и тайна… А иногда молния ударяет в самый верхний, самый слабый, самый молодой листок… Это несправедливо.
— Да.
Сквозь стекла окна слышен глухой шум снующих людей.
— Странные они, люди, ездят туда-сюда, все больше и больше… Конечно, отпуск, но ведь и сами не знают, куда податься, чем заняться… Чаще всего никуда и не едут. Женщина сильнее мужчины, и в ней больше цельности, меры, она может создать мужчину, вообще человека, а мужчина ничего не создаст, ни мужчины, ни женщины, даже смешно… Какой-то ритм нарушен, а женщина всегда его отыщет, не знаю уж почему… Женщина — как пейзаж, да нет, она пейзаж. А вот мужчина — домашнее животное, и очень нудное к тому же… Мужчина создает учреждения, а потом их свергает, заметь, и еще надсадно хохочет.
КАМИЛО ХОСЕ СЕЛА (CAMILO JOSE CELA; род в 1916 г.) — испанский писатель, лауреат Нобелевской премии по литературе за 1989 год. Изучал юриспруденцию, философию и литературу в Мадридском университете. Автор романов «Семья Паскуале Дуарте» («La familia de Pascual Duarte»; 1942, рус. пер. 1970), «Улей» («La colmena»; 1943; был запрещен франкистской цензурой и увидел свет лишь в 1951 г. в Аргентине; рус. пер. 1970), «Новые похождения Ласарильо с Тормеса» («Nuevas andanzas y desventuras de Lazarillo de Tormes», 1944), книги рассказов и путевых записок «Путешествие по Алькаррии» («Viaje a la Alcarria», 1948), сборника очерков «Колесо досугов» («La rueda de los ocios», 1957), двухтомной книги «Тайный словарь» («Diccionario secreto», 1968) и др. произведений.
