и хорошо, если не угодит на остров Дьявола. [
Тем не менее, когда полицейский договорил свое «J'accuse» [«Я обвиняю»
– Знаете, как иной раз бывает, хочется размяться,- пояснил я.
– Думаю, вы у меня получите возможность поразмяться вдоволь, притом в течение длительного времени,- посулился судья.
Сразу угадав в этом шутку, я от всей души расхохотался, желая показать, что с чувством юмора у меня все в порядке. Пристав из глубины зала сразу рявкнул: «Тишина в зале!» И напрасно я пытался втолковать ему, что меня рассмешило остроумие его чести, он только опять на меня зашикал. А тут и его честь еще раз всплыл на поверхность.
– Однако,- пробурчал он, поправляя пенсне на носу,- учитывая вашу молодость, я склонен проявить снисхождение.
– Вот и роскошно! – обрадовался я.
– Роскошно – не роскошно, а штраф десять фунтов. Следующий!
Я заплатил мой долг перед Обществом и двинул домой.
Когда я возвратился под родимый кров, Дживс был занят домашними делами, отрабатывая свое еженедельное жалованье. Он скосил на меня вопрошающий глаз, и мне стало ясно, что ему от меня причитаются объяснения. Его наверняка удивило, что спальня пуста и постель не смята.
– Небольшие трения со служителями закона, Дживс,- сообщил я ему.- Что-то вроде того, как «Юджин Арам в наручниках шел, / И два стража шли по бокам». [
– Вот как, сэр? Весьма неприятно.
– Мне это совсем не понравилось, а вот судья, с которым я сегодня утром обсуждал этот случай, получил уйму удовольствия. Я привнес луч света в его сумрачную жизнь. Вы знали, что полицейские судьи – великолепные комики?
– Нет, сэр. Этот факт мне неизвестен.
– Представьте себе некое подобие Граучо Маркса и попадете в самую точку. Шпарил шутку за шуткой, и все на мой счет. А я выступал в роли Простодушного, и мне это совсем не доставляло удовольствия, тем более, не дали завтрака, вернее, ничего такого, что сознательный гурман согласился бы признать завтраком. Вы когда-нибудь проводили ночь в застенке, Дживс?
– Нет, сэр. В этом отношении мне повезло.
– Там у человека разыгрывается такой аппетит! Так что поспешите на подмогу, если вы не против, и беритесь скорее за сковородку. Яйца в доме есть, надеюсь?
– Есть, сэр.
– Мне понадобится с полсотни и, пожалуй, такое же количество фунтов бекона. И тосты. Четырех батонов, я думаю, хватит, но будьте наготове подать еще, если понадобится. Да, и кофе. Скажем, шестнадцать кофейничков.
– Очень хорошо, сэр.
– А вы после этого, конечно, поспешите к «Подсобнику Ганимеду»,- не без горечи заметил я,- чтобы записать мои злоключения в вашу клубную книгу?
– Боюсь, сэр, у меня нет выбора. Я должен. Правило номер одиннадцать чрезвычайно строгое.
– Что ж, должны так должны. Я совсем не хочу, чтобы вас выволокли в середину каре с дворецкими по сторонам и срезали у вас пуговицы с пиджака. Кстати, о клубной книге. Вы уверены, что в ней нет ничего на букву «Ч» про Чеддера?
– Ничего, кроме того, что внесено мною вчера, сэр.
– Н-да, от этого проку мало,- вздохнул я.- Не скрою от вас, Дживс, что Сыр Чеддер представляет теперь для меня серьезную опасность.
– Неужели, сэр?
– Я надеялся, что, может быть, у вас там найдется что-нибудь такое, чем можно было бы заклепать его орудия. Но, конечно, раз нет, значит нет. Ладно, несите сюда мой завтрак, да поживее.
Минувшей ночью я почти не спал на дощатом ложе, какие гестапо на Винтон-стрит предоставляет для удобства своих клиентов, поэтому, насытившись, я завалился в постель. Мне, как Ролло Биминстеру, хотелось все забыть. И было уже сильно за полдень, когда телефонный звонок вырвал меня из объятий глубокого сна. Чувствуя себя неплохо освежившимся я нырнул в халат и подошел к аппарату.
Это оказалась Флоренс.
– Берти? – пискнула она.
– Как? Вы же собирались сегодня в Бринкли.
– Сейчас отправляюсь. Я позвонила узнать, что с вами было вчера после моего ухода?
Я рассмеялся горьким смехом.
– Приятного мало,- ответил я. – Меня загребла полиция.
– Но вы же говорили, они не арестуют.
– Вообще нет. Но арестовали.
– А сейчас вы в порядке?
– Заметно осунулся.
– Не понимаю. Почему вас арестовали?
– Длинная история. Вкратце говоря, я понял, что вы решили покинуть помещение, смотрю, за вами следом во всю прыть несется фараон, я выставил ногу, он споткнулся, ну, и утратил к преследованию всякий интерес.
– Господи милосердный!
– Мне подумалось, что так будет правильно, потому что еще мгновение, и он ухватил бы вас сзади за брюки. Он, конечно, этого не стерпел, и в итоге я провел ночь в тюремной камере, а утром имел малоприятный разговор с мировым судьей в полицейском участке на Винтон-стрит. Впрочем, сейчас я уже почти совсем отдышался.
– О, Берти!
Она, похоже, растрогалась и дрогнувшим голосом сказала мне «спасибо», а я ответил, что не стоит благодарности. Тут она вдруг охнула, как будто получила кулаком поддых на уровне третьей жилетной пуговицы. И переспросила:
– Винтон-стрит, вы сказали?
– Да.
– Ах, Боже мой! Вы знаете, кто там судья?
– Затрудняюсь вам сказать. Мы не обменялись визитными карточками. На суде мы звали его запросто «Ваша честь».
– Это дядя д'Арси Чеддера!
Я чуть не чертыхнулся то изумления.
– Ей-богу?
– Ей-богу.
– Тот, что любит суп?
– Тот самый. Можете себе представить, что было бы, если бы вчера вечером
