– Передать вам сосиску? – предложил я.
Она ответила отрицательным жестом. В том смысле, что ее душевное волнение невозможно унять сосисками.
– О, Берти,- только произнесла она и смолкла.
– Или кусок ветчины?
Флоренс покачала головой. Спрос на ветчину оказался так же невысоким.
– О, Берти,- повторила она.
– Я здесь, перед вашими глазами,- отзываюсь, чтобы ее подбодрить.
– Берти, я не знаю, что делать.
И снова отключилась. Я стою, жду, что дальше. Мелькнувшую было мысль предложить еще и порцию рыбы я сам отверг. Дурацкое занятие – перебирать все, что значится в меню, словно какой-нибудь официант перед нерешительной посетительницей.
– Я чувствую себя ужасно,- говорит она.
– А вид у вас цветущий,- заверил я ее, но она отмахнулась и от этого тонкого комплимента.
Снова наступило молчание. А потом у нее все-таки вырвалось:
– Из-за Перси.
Я в эту минуту жевал тост, но тут галантно положил его обратно на тарелку.
– Из-за Перси? – переспросил я.
– О, Берти,- в который раз повторила Флоренс. И судя по тому, как дергался у нее кончик носа, она была вне себя.- Все это… что сейчас произошло… когда он сказал, что не огорчит девушку, которую любит… и я поняла… на что он пошел ради меня…
– Я с вами совершенно согласен,- сказал я.- Благородный поступок.
– …со мной что-то произошло. Я словно впервые увидела настоящего Перси. Конечно, я всегда восхищалась его интеллектом, но это – совсем другое. Мне открылась его душа, я увидела…
– Как она прекрасна, да? – подсказал я ей. Флоренс глубоко-глубоко вздохнула.
– Я была сражена. Потрясена. Я поняла, что он – воплощенный Ролло Биминстер в жизни.
Мгновение я не мог сообразить, кто это. Потом вспомнил.
– О, а, да. Вы не успели мне подробнее рассказать о нем, только, что он пришел в отчаяние.
– Это в самом начале, до того как они с Сильвией помирились.
– Они, значит, все-таки помирились?
– Да. Она заглянула ему в душу и поняла, что никого другого для нее не существует.
Я уже упомянул, что в то утро сообразительность моя достигла высшей точки, и в этих ее словах я уловил отчетливый призвук про-персивальских (на сегодняшний день) настроений. Я мог, конечно, ошибаться, но думаю, что не ошибался. И эти настроения я оценил как благоприятные, заслуживающие дальнейшего внедрения. Как справедливо заметил Дживс, в людских делах бывают спады и подъемы, на гребне приносящие удачу [
– Послушайте,- говорю я ей.- Вот какая мысль мне пришла в голову: почему бы вам не выйти за Перси?
Она вздрогнула. Очнулась. Затрепетала. Ожила, словно ощутила под килем струение жизни. В ее глазах, устремленных на меня, я без труда заметил свет надежды.
– Но ведь я обручилась с вами,- возразила она в том смысле, что готова, кажется, убить себя за такой глупый поступок.
– Ну, это несложно исправить,- успокоил я ее.- Отмените помолвку, и все дела, вот вам мой совет. Зачем вам в доме такой хилый мотылек, как я, вы нуждаетесь в родственной душе, в друге, который носит шляпу 9-го размера и будет сидеть с вами, держась за руки, и говорить о Т.С. Элиоте. Перси как раз отвечает всем этим требованиям.
Флоренс слегка задохнулась. Свет надежды разгорелся еще ярче.
– Берти! Вы согласны меня освободить?
– Ну разумеется. Само собой, горькая утрата, и все такое прочее, но считайте вопрос решенным.
– О Берти!
Она повисла у меня на шее и наградила меня поцелуем. Неприятно, конечно, но что поделаешь, с такими вещами приходится мириться.
Так мы стояли, без слов заключив друг дружку в объятия, когда тишину нарушил как бы взвизг местной собачонки, должно быть, стукнувшейся носом о ножку стола.
Но только это была не собачонка. Это был Перси. Он стоял в дверях, весь напружинившись. И неудивительно. Ведь, если любишь девушку и, входя в комнату, застаешь ее в обнимку с другим парнем, испытываешь ужасные страдания.
Овладев собой ценой огромного усилия, Перси произнес:
– Продолжайте, прошу вас. Извините, что помешал.
И громко сглотнул. Он явно не был готов к тому, что Флоренс, вдруг оторвавшись от меня, прыгнула к нему почти с такой же ловкостью, как я прыгал от Сыра Чеддера.
– Э-э, не понял,- сказал он, держа ее на весу.
– Я люблю вас, Перси!
– Это правда? – Лицо его на миг посветлело, но за этим сразу же последовало затемнение. – Вы же помолвлены с Вустером,- мрачно заметил он и посмотрел на меня так, словно, по его мнению, половина всех бед человечества происходит из-за таких людей, как я.
Я зашел за стол с другой стороны и взял еще один тост. Холодный, конечно, но я вообще-то люблю холодные тосты, было бы масла побольше.
– Нет-нет,- пояснил я ему,- с этим покончено. Приступайте, старина. Вам зеленый свет.
И Флоренс прибавила дрожащим голосом:
– Берти меня освободил. Я целовала его из благодарности. Когда я призналась ему, что люблю вас, он снял с меня обязательства.
Было видно, что на Перси это произвело впечатление.
– Вот это да! Очень благородно с его стороны.
– Такой он человек. Берти – воплощенное рыцарство.
– Несомненно. Я поражен. Поглядеть на него, никогда не скажешь.
Мне уже осточертело без конца слушать от разных людей, что поглядеть на меня, никогда не скажешь того или сего, и вполне возможно, что на этот раз я бы ответил что-нибудь язвительное, не знаю, правда, что. Но, прежде чем я собрал ся с мыслями, Флоренс вдруг испустила возглас, близко напоминающий вопль отчаяния:
– Но, Перси, что нам делать? У меня есть только небольшие ежемесячные суммы на туалеты.
Я не уловил ход ее мыслей. И Перси тоже. Мне они показались загадочными,
