— Ты разочарована?
Я вспомнила, на один краткий миг, каково это было — чувствовать, что Сет принадлежит мне, принадлежит всем телом. Неужели у меня действительно была такая возможность — заняться с ним любовью? Мучительное, горестное воспоминание. Но конечно, если бы он уступил… это не были бы мы с Сетом. Просто он… и иллюзия. Не так мне бы хотелось его любить.
— Немного, — согласилась я. — Но не так чтобы. — Вздохнула. — Было глупо с моей стороны устраивать ему проверку. Я никогда в нем не сомневалась… правда нет. Не знаю, что на меня нашло.
— Люди творят немало глупостей ради любви, — сказал он мне. То же самое говорила я Старле. — А самые большие глупости они делают из ревности.
— Ты что, психиатр?
— Просто наблюдаю человеческую природу.
Я опять вздохнула:
— Сегодня я упустила шанс всей моей жизни. Он бросил на меня пронзительный взгляд, и я и заметила, что он вдруг страшно оживился.
— Может, и нет.
Я уставилась на него:
— Что ты хочешь этим сказать?
— Я же говорил, что всегда выполняю обещанное. — Он с тяжелым вздохом воздел руки. — Готова заглянуть?
Глава 12
Я отпрянула. Решимость внезапно покинула меня. Это пари, затеянное из любопытства, желания узнать, убил ли Кертис Энтони или нет, внезапно почти потеряло для меня интерес. Я доказала, что он ошибался насчет Сета. Но какое это имело значение по сравнению с тем, как глупо было с моей стороны заблуждаться насчет любимого?
Кертис сделал страшные глаза:
— Что такое? Струсила? После всего, через что тебе пришлось пройти? — Он покачал головой, явно забавляясь. — Да что с тобой? Не принимаешь выигрыш?
— Не знаю. Я просто… Мне не следовало этого делать.
— Своевременное раскаяние, — вздохнул он. Кертис напустил на себя небрежный и глуповатый вид, но я-то знала, как пугает его мысль о том, что я загляну ему внутрь. — После того как я готовился всю ночь? — Он демонстративно воззрился на часы. — Ну, решай побыстрее, потому что я не хочу пропустить главное событие.
Моя злость разгорелась с новой силой, когда мне напомнили о злосчастной и, возможно, незаслуженной участи бедняг Старлы и Клайда.
— Хорошо. Давай это сделаем.
Он попытался улыбнуться — этой своей наглой улыбочкой, — но я видела пот на его шее и даже на волосах. Огромные зрачки. Боже, да он боится. Очень боится. Может быть, мне тоже следует испугаться? Закрыв глаза, Кертис протянул руку. Я схватила ее и…
Меня втянуло внутрь.
Место, где я оказалась, было залито белым светом, слепящим, ошеломительным. Пространство было чем-то заполнено, но я не могла различить чем. Я была похожа на слепого, который смотрит на красный цвет. Я не могла понять, какое из чувств меня подводит, потому что такого органа чувств у меня просто не было. Вспышка — и сюрреалистический момент исчез. Я стояла на знакомой территории, где могла видеть и слышать.
Я была на поле битвы, ночью, жидкая грязь и мертвые тела под светом полной луны и усеянного звездами неба, которое еще не ведало огней больших городов. Кое-где, на краю поля, еще продолжались стычки. Были слышны стоны умирающих. Я с отвращением огляделась.
Потом был город, древний город, которого я не узнавала, город, который существовал за много веков до моей смертной жизни. Передо мной разворачивались картины городской жизни. Я видела, как правящий городом тиран издевался над своими подданными, наказывал за труд, отбирал еду и жизнь, когда заблагорассудится. Но, в конце концов, какая разница, если потом явилась армия кочевников и уничтожила город, убивая, насилуя и обращая в рабство его жителей?
Сцены, одна ужаснее другой, проходили перед глазами, как при ускоренной перемотке. Живые картины, отражающие общеизвестные исторические факты. Человечество страдало, а я смотрела на его страдания глазами Кертиса, ощущала его боль и отчаяние, пока наконец чаша его терпения не переполнилась. Тогда белый экран вернулся на место — его белизна ничего не значила для меня, но значила все для него. Он разорвал его пополам, словно рвал на части себя самого. И света больше не было. Только чернота и зияющая дыра в его душе.
Затем передо мной начали разворачиваться события его демонской жизни. Я видела, как Кертис совершает злодейство за злодейством — куда страшнее, чем те, из-за которых он порвал с Богом, и все потому, что теперь ему было все равно. Я чувствовала боль, пустоту, апатию. События чередовались, спрессованные в секунды, сокращенная версия жизни, не ведающей понятия времени.
Я видела его с Энтони, наблюдала пытки, о которых говорилось в зале суда. Впереди уже маячило настоящее, и я чувствовала, как гнев Кертиса на бывшего подчиненного постепенно остывает — и видела его безмерное удивление, когда его привлекли к суду. Я чувствовала его страх и отчаяние. Видела, как он старается подкупить жюри, чтобы обеспечить себе оправдательное решение. Вместе с ним испытала облегчение, когда кара обрушилась на Старлу и Клайда.
И вдруг все закончилось. Мы стояли друг напротив друга в шикарной квартире возле пляжа.
Кертис не убивал Энтони. Он говорил правду.
Я прервала контакт, дрожа от того, что увидела. Я поняла, почему к подобной процедуре прибегают столь редко, даже если нужно узнать правду. Само по себе достаточное испытание — жить с грузом своей собственной, а в моем случае позаимствованной, души. Но испытать эмоции и грехи другого — это уж слишком. Эффект получился тем более ошеломительный, потому что я была бессмертной низшего порядка, а заглядывала в душу куда более могущественного демона.
Мои колени подогнулись, и я упала на пол, обхватив себя руками. Кертис схватил со стола изящную синюю с золотыми прожилками чашу и протянул мне.
— Тошнит?
Меня и впрямь тошнило. Я склонилась над чашей, чувствуя, как к горлу подступает желчь, и крепко зажмурилась. Комната завертелась. Сколько во мне скопилось боли, за все полтора тысячелетия! Но теперь я знала, знала наверняка, что эта боль — ничто по сравнению с тем, через какие испытания прошли ангелы и демоны. Даже тень того, что чувствовал Кертис, вызвала во мне разрушительное смятение.
Проглотив стоящий в горле ком, я поборола тошноту и взглянула на Кертиса снизу вверх. Его длинное лицо было серьезным, в глазах светилась бесконечная мудрость, при том что и сам он дрожал, стараясь взять себя в руки. Для него наш эксперимент тоже оказался болезненным. Гораздо болезненнее.
Отвернувшись, я благодарно вздохнула — впечатления начинали бледнеть. Ужасная утрата, ангел, который отвернулся от Неба, потому что возненавидел его, глядя, как Всемогущий заставляет людей страдать.
— Прости, — прошептала я.
— За что? — спросил он. Его губы кривились в сардонической ухмылке. Лицо застыло — признак того, что он, несмотря на свою силу, все еще ощущает эффект моего присутствия в своей душе.
— Не знаю. — За что я просила прощения? Да за что угодно. За то, что он мне открылся. За то, что тысячелетия назад поддался гневу. За то, что делал уже в обличье демона. За то, что был обвинен в преступлении, которого не совершал.
Похоже, Кертис понял. Он вернул чашу на стол и помог мне встать, хотя и сам еще с трудом держался на ногах.
