— Так и сделаем. А теперь приступим к делу. Из твоего сочинения я поняла, что один аквариум стоит в твоем доме?
— Да, на кухне.
— А второй не знаешь где?
— Почему же не знаю! Второй у Синяка в сарае, на бочке, где у них соленая капуста.
— Синяк — его кличка?
— Да, прозвище.
— Теперь, если не возражаешь, я запишу твой адрес и адрес Синяка.
Чего уж возражать! После всего того, что случилось, отступать, пожалуй, некуда. Хотя тетя по- прежнему улыбалась, в душу мальчика вкралось сомнение: как бы они, чего доброго, не забрали Самата и Синяка?
— Брату моему и его приятелю ничего не будет? — спросил он, насупившись и не скрывая глубокой тревоги.
У него гулко-гулко стучало сердце.
«Выудила, что нужно, а теперь молчит», — сердито подумал он.
— Я спрашиваю, моему брату и Синяку ничего не будет? — переспросил Азамат.
— Мы попытаемся их простить, — проговорила женщина, подумав.
Азамат чуть не прыгал от радости. Но тут же радость сменилась глубокой тревогой.
— Вы не обманете?
— Милиции не положено лгать, — пояснила она. Азамат знал, что чепуху городит, но все же сказал:
— Поклянитесь!
— В таких случаях у нас как-то не принято давать клятву.
Азамат хотел подсказать, как принято у них: «Провалиться мне сквозь шарик прямо в Америку!» — но решил, что она может поднять его на смех.
— Адрес вам известен, в любое время можете прислать машину с красным крестом. — Азамат поднялся, считая, что разговор закончен.
— Зачем тебе машина?
— Пусть приезжают за аквариумами и забирают их поскорее. Кому же охота зачумиться или захолериться?
— Машины не будет. Как унесли, так и принесете. Если боитесь заразиться, то наденьте перчатки.
Домой Азамат несся как очумелый. Распахнул дверь, прямо с порога завопил:
— Забирайте обратно свой подарок! Наплевать я хотел на ворованную посудину!
У Самата и Синяка чуть глаза не полезли на лоб. Они как услышали про посудину, так застыли с разинутыми ртами. В этой обстановке лишь дядя Капитан сумел сохранить хладнокровие.
— Повтори-ка, что сказал! — потребовал он, грозно наседая на, Азамата. — Ну?
Мальчик, конечно, повторил. Слово в слово.
— Откуда взял, что аквариумы ворованные? — спросил фронтовой друг, прищурив глаза.
— Весь город об этом говорит.
— Говоришь, весь город?
Азамат ничего не утаил: рассказал про линейку, про тетю из милиции и даже о своем сочинении.
Чем больше он рассказывал, тем больше мрачнел дядя Капитан. Его волнение выдавали руки — спичка никак не зажигалась, несмотря на все его старания.
— Никогда не знаешь, чего еще можно ожидать от тебя, пацан, — криво усмехнулся дядя Капитан.
«Почему так трусит наш фронтовой друг? — озадаченно подумал Азамат. — Чего он заметался?»
Волнение Капитана передалось другим. Внезапно Синяк бросился к окну, словно опасаясь, что во двор вкатила уже милицейская машина. Самат на всякий случай открыл шифоньер, точно желая туда спрятаться.
Вдруг Азамату сделалось очень весело. Чуть не залился хохотом.
— Никто сюда не явится, — успокоил он всех. — Я договорился, что сами отнесем аквариумы. Не вызывал я сюда милицию.
— Как бы ты ни выкручивался, однако после этого на тебя ни в коем случае нельзя полагаться.
— Как нельзя полагаться? Я не лгал. Разве нельзя говорить правду?
Азамат почувствовал себя так же плохо, как в кабинете директора школы. Желая как-то выпутаться из дурацкого положения, он говорил и говорил:
— Знаете, почему я написал сочинение?
— Ну?
— Те белые мыши, которые находились в аквариумах, были заражены чумой, холерой, черной оспой и желтой лихорадкой, об этом мне по секрету рассказала Тамара. А ее мать — доктор.
Тут все с опаской взглянули на аквариум и отошли от него подальше. Синяк от страха выпучил глаза, а Самат стал так разглядывать свои руки, точно хотел их совсем оторвать и выбросить.
— Как же мы понесем их, если в них уйма бактерий? — хрипло спросил Синяк, мелко-мелко дрожа.
— Та самая тетя, с которой я говорил, посоветовала надеть перчатки.
— Шерстяные варежки можно?
— Черт его знает. Про варежки я не догадался спросить.
Странный посетитель
Подходила к концу рабочая неделя в народном суде Восточного района. В последнее мгновение каждый спешил закончить какие-то самые срочные дела, словно стараясь отключиться от всего того, что он совершил за этот длиннющий день. Такое усилие просто необходимо. Пока ты мысленно не отодвинешься на какое-то расстояние от лиц, которые чередой прошли перед твоим взором, от целого калейдоскопа портретов, пока не забудешь все приговоры, вынесенные при твоем участии, не оставляет тебя ощущение напряженности и тревоги, где уж тут думать хотя бы о призрачном покое? Судья Хаким Садыкович направился к открытой форточке, ибо единственное окно, из которого обозревается безлюдный двор нежилого дома, его убежище, где он на короткое время остается сам с собой, в полном одиночестве. Если еще тебе удается выкурить единственную сигарету, воспрещаемую всеми земными инстанциями, начиная от супруги и кончая лечащим врачом, то это предел мечтаний. Вместе с ароматным дымом, синими кольцами исчезающим за окном, ты сам, словно на волшебных крыльях, уносишься из этого старого кабинета, главной достопримечательностью которого является видавший виды стол, чудом сохранившийся еще с прошлого века, от кипы пыльных папок, содержавших в себе, как в Книге судеб, неумолимое счастье для одних и неумолимое горе для других.
В приемной, там, за стеной, бессменный секретарь Фатыма-ханум тоже спешила завершить рабочий день. Судья знает, что в эту минуту она стоит возле зеркала и священнодействует над своими губами и кудрями. После окончания ежедневного ритуала ее головка обязательно появится в дверях:
— Я ухожу, Хаким Садыкович…
— До свидания…
Однако в этот вечер, когда вот-вот Фатыма-ханум должна была появиться в кабинете, что-то застопорилось в хорошо налаженном механизме судебной канцелярии. Тому причиной, пожалуй, стал запоздавший посетитель. Сначала за стеной шел разговор вполголоса, а затем совершенно неожиданно шепот Фатымы-ханум перешел в истеричный крик:
— Нет и нет! Я вас ни за что не пропущу!
Судья подумал: она всегда умела разговаривать с посетителями и держать себя в руках. Что же такое
