Это вы — А. Игнатова?
— Да, я Анна Игнатова.
— Это как будто ваша газета?
— Да, моя… то есть газета, в которой я работаю. В этом номере есть моя статья — 'У истоков песен и танцев'.
— Она вечером вспомнила о статье, — быстро вставил Любен, — поэтому рано утром, по дороге домой, я купил газету…
— Ничего особенного в ней нет, я писала на скорую руку. Вы ведь знаете, как мы, журналисты, всегда заняты…
— Меня начала выводить из себя болтливость этой дамы. Она готова трещать обо всем, — подумал я с неприязнью. И тут мне пришла в голову другая мысль: а может быть, она хочет в потоке слов скрыть истину?
Я взглянул на инспектора. Тот будто прочел мои мысли и незаметно подмигнул мне.
— Да-да… Это очень хорошо, — вдруг промолвил он.
Ни я, ни, очевидно, остальные находившиеся в холле, не поняли, что именно он хотел сказать. Но это его ничуть не смутило. Он опустил руку в карман пиджака, вынул маленький пистолет и извлек оттуда барабан. Все мы с удивлением смотрели на 'игрушку'. Спокойно взяв пистолет в правую руку, он попытался приставить его к левому виску.
Наконец-то в эти краткие мгновения я смог рассмотреть инспектора повнимательнее. Лицо у него было вполне обыкновенное, как бы отвечающее его стремлению не отличаться от окружающих. Но все на этом 'вполне обыкновенном' лице: волевой гладко выбритый подбородок, твердая линия рта, лоб и глаза, с первого взгляда выдававшие спокойствие и глубину мысли, -очень гармонично соединялось в одно целое. Взглянув еще более пристально в лицо Пирину, я с удивлением увидел, что глаза его почему-то смеются.
— Извините за мой странный вид, — проговорил он, не отнимая дуло от виска, — но меня посетила одна мысль… Как вы думаете, мог человек покончить с собой таким образом? Или так, — он быстро переложил пистолет в левую руку и снова приставил его к левому виску, — удобнее? Что скажете?
Неожиданно вперед выступил Любен:
— Ну, если он левша…
— Юлия, ваш отец был левша?
За нее снова поспешил ответить Любен:
— Да, потому что…
— Я вас не спрашиваю.
— Да… — как-то испуганно сказала Юлия.
— И после того, как ваш отец выстрелил себе в левый висок, он успел переложить пистолет из левой руки в правую и укрыться одеялом…
Телефонный звонок прервал речь Пирина. Он подчеркнуто театральным жестом опустил курок пистолета и взял трубку правой рукой.
— Да, слушаю!
Он слушал довольно долго. Не только я, но и все остальные почувствовали, как длинна эта пауза, все мы с нетерпением ждали хоть слова от инспектора в ответ на то, что ему 'там' говорили. Но он так же молча положил трубку на рычаг и в упор посмотрел на Юлию (теперь я увидел, что глаза у него светло-синие). Он смотрел на нее долго, не отрываясь.
— Нет! Это неправда! — вдруг закричала она. — Если это так, значит, он не покончил с собой! Не может быть! Не может быть!! Не может быть!!!
Она как подкошенная упала в кресло. Анна и Любен захлопотали над ней.
— Юлия, милая, что с тобой? — успокаивала ее Анна.
— Это исключено! Очнись, посмотри на меня! — вторил ей Любен.
Анна прервала его:
— Товарищ инспектор, вызовите врача, пожалуйста…
Но не успела она закончить фразу, как Юлия резко вскочила с кресла.
— Убирайтесь! Убирайтесь отсюда оба!
— Но это не так, поверь мне, это невозможно…
Любен пытался усадить ее обратно в кресло. Тогда Пирин подошел и легким движением руки отстранил и его, и Анну.
— Она права. Я попросил бы супруга и журналистку выйти на некоторое время. Извините, но это необходимо.
Оскорбленные, они вышли в комнату молодых. Я тоже встал с кресла, решив, что слова инспектора относятся и ко мне.
— Нет-нет, вы оставайтесь! — с еле заметной улыбкой остановил меня Пирин. — И давайте все сядем. Вам уже лучше, верно? — обратился он к Юлии. — Это видно. А теперь успокойтесь совсем и расскажите мне медленно и подробно обо всем, что произошло вечером. Так, как вы помните, без комментариев. Мы слушаем вас!
Она несколько раз провела языком по пересохшим губам, вытерла глаза, с инстинктивным кокетством поправила свои прекрасные волосы и глубоко вздохнула. Мне вдруг показалось, что ее нынешнее хладнокровие — сущность, а горе и слезы, которые она лила совсем недавно, — поза. Уж не она ли убила отца? Нет, разумеется, нет, это абсолютно исключено. Такое можно допустить лишь теоретически… Я почувствовал, как невольно заражаюсь увлеченностью инспектора разными умозрительными теориями и гипотезами. Тем временем Юлия начала свой рассказ.
— У нас были гости… Любен вдруг решил отпраздновать отъезд брата. Он пригласил и Анну…
— Вы собрались здесь?
— Нет, в нашей комнате.
— Продолжайте, пожалуйста.
— Я не очень люблю, когда… вдруг нагрянут гости, но что поделаешь… Он никогда не спрашивает моего согласия…
— Даже когда зовет гостей?
— Да. Поэтому я постаралась остаться здесь, в холле, и продолжала печатать на машинке — у меня была срочная работа. Но Любен потащил меня в нашу комнату. Анна танцевала со Слави — это брат мужа. А Любен изрядно выпил и все звал меня танцевать, хотя после нашей свадьбы ни разу не делал этого…
— И вы отказались?
— Да. Тогда он поднял тост за предстоящий вояж, как он выразился, своего милого братишки. Слави расчувствовался и провозгласил ответный тост за Амстердам, но муж поправил его — в том смысле, что он едет учиться в Бельгию, а не в Голландию.
— Именно учиться?
— Да. Анна сказала, что очень жалеет нашего 'папочку', потому что Слави просадит его денежки. Или что-то в этом духе. А Слави ответил ей: она так говорит, потому что завидует ему. Тогда братья повздорили. Обычная пьяная ссора…
— А поточнее?
— Вряд ли это имеет отношение к несчастью…
— Юлия, вы должны рассказать подробно обо всем.
— Но это не имеет ничего общего…
— Это нужно для того, чтобы установить истину.
— Какую истину?
— Вы меня допрашиваете или я вас?
— Ох, простите. Но, может быть, вы подозреваете…
