— К моей тетке — ее сестре. Любен кричал, что она готова его в ложке воды утопить… Он, кстати, прав — она нас совсем не понимает…
— И я совсем не понимаю! — прервал ее Пирин. — По-моему выходит, что мать и отец для вас ничего не значат?
Ну, уж это чересчур! Все-таки он не судья, а всего-навсего человек, который должен докопаться до истины. В душе у меня шевельнулось не очень доброе чувство к нему. Но когда я с ненавистью посмотрел на Пирина, мне показалось, что он снова еле заметно подмигнул мне. Я подумал: может, это тоже часть его метода, способ заставить их быстрее 'раскрыться'?
— Вскоре после ухода мамы Любен вернулся к гостям, и отец спросил меня, до каких пор все это будет продолжаться. Он был ужасно расстроен. Сказал даже, что наша жизнь — хорошая или плохая — впереди, а его и мамина прожита. А ведь он всегда был оптимистом…
— Именно так он сказал?
— Да. И добавил, что дальше так продолжаться не может. Я была в душе согласна с ним, но промолчала…
— Почему?
— Не знаю… Потом он еще сказал, что боится, как бы мы с мужем не стали врагами. Спросил, как и чем мне помочь. Меня все это очень поразило, особенно одна его фраза — что он 'воевал со своими' и знает, как это тяжело.
— Значит, не он, а мама была более активным врагом вашего мужа?
— Да.
— А почему тогда он поднял руку на отца?
— Кто, кто поднял руку?…
— Это вы мне должны сказать!
— Я не… не понимаю вас.
— Это не имеет значения. Продолжайте.
Напор со стороны инспектора был столь силен, что Юлия покорно заговорила вновь:
— Не помню, почему мы затронули эту тему, но я сказала отцу, что мы с Любеном очень любили друг друга перед свадьбой и после, даже сейчас, несмотря ни на что, любовь не угасла… Но вдруг отец впервые за все время — он никогда не вмешивался в наши отношения — резко сказал, что, по его мнению, Любен не любил и не любит меня!… Я только и могла возразить, что, может быть, когда мы отделимся от них, все еще придет в норму… А отец опять резко ответил, что, когда мы отделимся, я увижу наконец истинное лицо моего мужа!…
— Именно так он выразился?
— Да… А я сказала, что Любен не хуже и не лучше других… И я не хочу разводиться… Хочу еще попытаться что-то наладить… Папа, правда, бросил мне: 'Вы плюете друг другу в лицо и при этом сохраняете спокойствие'. А они с мамой покоя не имеют. Что же было дальше?… Ах, да, Анна заявила, что она сегодня ночью дежурит в типографии, и исчезла со Слави. Любен их не задерживал.
— А где был ваш отец?
— Он снова ушел в свою комнату. Тогда Любен стал приставать ко мне с 'нежностями'. Он всегда так: напьется, потом извиняется, нахамит — и просит прощения… Магнитофон орал. Любен полез целоваться, сказал, что порвет с Анной… Я честно ответила ему, что не хотела бы его терять. Попросила убавить громкость, потому что папа, наверное, уже лег, а он нарочно вывернул звук на всю катушку. Вот такой он. Я рванулась к магнитофону, он меня не пустил, обнял, началась борьба. Я хотела что-то сказать, он закрыл мне рот рукой… Ив этот момент опять появился отец. Это выглядело не очень тактично, но я его поняла. Мама в истерике убежала к сестре, мы мешаем ему спать, ссоримся, Анна — он, конечно, догадывался о ее 'роли' в нашем семействе и ненавидел ее — приходит в гости, в общем, ад…
— Да. И вы — в эпицентре!
— Отец не понял, что происходит, я не виню его… Наверное, он подумал, что Любен хочет меня задушить, и набросился на него, стал кричать: 'Ты забыл, где ты находишься!' — и отвесил ему такую оплеуху… Любен даже зашатался от удара.
— Ого!
— Вот… А я вдруг, сама не знаю почему, начала хохотать. Любен, придя в себя, почему-то поволок меня танцевать, не удержался на ногах, и мы оба опрокинулись на тахту. Папа был, наверно, возмущен этим зрелищем и опять закричал: 'Я не позволю оскорблять мою дочь!', потом задохнулся и прошептал — я плохо слышала — что-то вроде 'кончено'.
— Что кончено?
— Я думаю, он собирался как-то положить конец всем сварам… Мне казалось, что папа немного переборщил, и я спросила его — я имела на это право: 'Что означают твои слова?' А он ответил: 'Не вмешивайся!' — и велел немедленно привести домой маму.
— И вы пошли?
— Да, потому что я тоже очень беспокоилась.
— Я уже понял, как вы 'беспокоились'!
Ах, этот инспектор! Куда ведет его игра?
— Ваш супруг остался наедине с отцом, не так ли?
— Да.
И вы полагаете, что он — пьяный, обиженный, униженный, получивший от тестя затрещину и т.д. и т.п. — не подумал о мщении, о том, чтобы рассчитаться с обидчиком, с одним из двух людей, стоящих у него на дороге?
— Он слишком труслив, чтобы на это решиться.
— Ах, как часто мы не знаем, не понимаем даже самых близких нам людей!…
— Но неужели вы думаете?… Нет, это абсурд!
— Однако отец мертв. Кто-то же должен был 'помочь' ему умереть…
— Но ведь отец застрелился!…
— Из-за чего? Такие люди, как ваш отец, не стреляются за здорово живешь. А если все-таки мы убедимся в том, что это самоубийство, знаете, кто окажется виновным в его смерти?
— Я… — тихо сказала Юлия. И заплакала -по-детски, горестно и безнадежно.
— Идите в свою комнату и подождите там. И скажите вашему супругу — пусть придет сюда. Да, а ваша мама была у сестры?
— Нет.
— А что было, когда вы вернулись от тети?
— Любен сказал, что папа лег спать. Это прозвучало так естественно…
— Разумеется, вполне естественно…
Юлия вышла.
— Черт знает что!…
— Это вы мне говорите, инспектор?
— Нет, себе! Кто-то все время старается запутать нас, будто мы какие-то идиоты!…
— Разве?
— А вы не видите?
— Кто же это?
— Сию минуту он выскочит из коробочки и закричит: 'Я-а-а…'
— Нечего подтрунивать надо мной.
— Не обижайтесь. Все равно я рад: даже если обстоятельства сложатся неблагоприятно для меня, пьеса будет!
— Да, вы правы, я до сих пор что-то не слыхал о комедиях-детективах. Убийства и самоубийства материя весьма невеселая…
В дверь позвонили, и вскоре в холл вошел высокий франтовато одетый молодой человек, обвел нас
