— Странно, ведь мы очень любили друг друга…
Длинные Уши отбросил ногой ткнувшийся рядом с нами мячик и встал. Он оказался выше меня больше чем на голову.
— Никогда она не говорила мне о вас.
— Ну да, современная молодежь не очень-то ценит родственные связи, — сказал я со всей возможной печалью, на какую был способен. Мне показалось, что я был искренен.
Он задумался и тяжело вздохнул, уже не видя опять подлетевший к нашим ногам мячик. Честное слово, он вызвал во мне чувство уважения за этот вздох, за молчание и за то, что я не услышал от него: 'Кто? Эмилия? А, детское увлечение…'
— Давно хотелось поговорить с вами. Но я все время работаю и живу за границей… — Я снова постарался придать себе скорбный вид. — Когда весть о несчастье с Эмилией дошла до меня, я хотел тут же сесть в самолет и прилететь, но не удалось. Да и чем бы я помог…
— К сожалению, и я не вижу, чем вам помочь.
— Есть столько неясностей! Надо сказать, что я интересуюсь этим случаем не только как родственник, но и как юрист. Не буду говорить вам, откуда я знаю о вашей дружбе с Эмилией, -просто знаю.
— А я и не спрашиваю.
— Я слышал, вы расстались незадолго до случившегося, это верно?
Он опустил голову, уставился в красный земляной настил перед собой и носком модных летних туфель стал слегка буравить его.
— Если вы в этом ищете причину несчастья, то ошибаетесь. Точнее — не мы расстались, а она прогнала меня, и притом без всяких объяснений… — Он заметно покраснел, будто настил каким-то таинственным образом передал его щекам свой густой яркий цвет.
— Где мы можем с вами встретиться? — Я решил воспользоваться его замешательством и прямо приступить к делу. — Здесь, очевидно, не очень удобно разговаривать… — Я посмотрел на играющих девушек, и он понял меня.
— Выберите место сами, — быстро согласился парень.
— С удовольствием выбрал бы, но Пловдив не Вена, я не знаю города.
— Тогда кафе 'Тримонциум', в семь вечера.
К нам уже бежала очаровательная чемпионка. Я представился как искренний почитатель ее спортивного таланта, сказал еще несколько ничего не значащих слов, быстро попрощался и пошел прочь. Почему-то у меня появилась уверенность, что все прошло удачно и меня не надули. Впрочем, поживем — увидим.
До семи вечера я провел время в бесцельных хождениях по незнакомым улицам, и единственным результатом этого был все растущий страх: если он вовсе не придет на встречу или придет только потому, что хорошо воспитан, и ни слова не вымолвит, а про себя подумает: 'Что это за брат, что ему, в сущности, надо? И что из того, что он юрист? Зачем усложнять жизнь лишними разговорами?' Иной раз получается именно так, когда даешь человеку время опомниться и поразмыслить. Прав товарищ майор: деликатность, увы, не всегда уместна в нашей работе. Вот почему сегодня вечером, если только, разумеется, он придет, я основательно припру его к стенке и не отпущу, пока не выжму все, что можно, сколько бы прелестных чемпионок и северных красавиц не звали нас танцевать. Пришел. Точно в семь. Одет как на похороны: строгий темно-синий костюм, правда, из легкой ткани -все-таки лето. Вначале я вел себя так же -слишком серьезно, с какой-то мрачной торжественностью. На приветствия, сыпавшиеся справа и слева, отвечал короткими кивками, не обращал ни малейшего внимания на снующих вокруг него официантов — видно было, что он ни в грош не ставит свою известность, потому что она не его, а папина.
Я понял, что он видит меня, но на всякий случай поднялся во весь рост, и он двинулся к столику на двоих, занятому мною заранее. Столик стоял в глубине под навесом, на нем была весьма несвежая клетчатая скатерть. Но стоило Длинным Ушам подойти поближе, как официант мгновенно сдернул ее и положил свежую, хрустящую. Я церемонно указал юноше на соседний стул, подождал, пока он сядет, сам сел и начал 'вступительную речь':
— Я очень благодарен вам за то, что вы согласились прийти. Надеюсь, вы понимаете, что мне бы хотелось увидеть Эмилию в другом ракурсе — вашими глазами. Потому что мы хоть и родственники, но что это значило в действительности? Раз или два в год съедим барашка за общим столом — вот и все! Поэтому примите мой интерес как простое любопытство, как попытку приглушить угрызения совести, как надежду хотя бы чуть-чуть освободить плечи от груза вины, как запоздалое расследование — словом, примите его как вам угодно, только говорите, прошу вас, говорите!
— Постараюсь… — тихо ответил парень. Официант стоял у нашего столика 'наготове'. -Что вы будете пить?
— То же, что и вы.
— Тогда сухое.
— Сию минуту! — официант исчез в мгновение ока и буквально через секунду-другую на столе возникли 'Монастырское', 'Мелник', маленькие изящные бутылочки 'Лимона', 'Тоника', 'Портокала', масса всякой зелени, салат, какая-то рыба. Есть не хотелось, внутри меня все было напряжено до предела — я ждал.
Названия прохладительных напитков.
Мы сосредоточенно отпили из бокалов, как делают люди, настраиваясь на важный разговор. И тут вдруг я почему-то успокоился: понял, что он сейчас заговорит, потому что ему совершенно безразлично, родственник ли я, или мой интерес продиктован чьим-то приказом. Самое главное для него — то, что он сможет — наконец-то! -вволю поговорить об Эмилии, излить и облегчить душу. Я решил помочь ему и начал первый.
— Вы, разумеется, знаете, что Эмилия сама оборвала свою жизнь? Я имею в виду ваш ответ на один из моих вопросов, цитирую: 'Если вы в этом (то есть в разрыве с нею) ищете причину несчастья (то есть самоубийства), то вы ошибаетесь'. Вставки я сделал для большей ясности.
— И что же?
— Хорошо, попытаюсь объяснить. Соседка с первого этажа спросила вас, верно ли, что Эмилия кончила жизнь самоубийством, — ходят, дескать, такие слухи. Вы ответили: нет, она поскользнулась и упала с моста. И для пущей убедительности еще сказали, что ваш отец по вашей просьбе звонил в Варну, чтобы проверить все, а вы лично ходили в местную милицию с той же целью. Несчастный случай. Однако, если верить ее словам, вы все время мялись и отводили глаза. И у меня возник такой вопрос: вы знали тогда правду или вас грызли сомнения? А если знали, то почему скрыли от нее, что вам мешало? Если не хотите, можете не отвечать, не так уж это важно сейчас…
С того момента наш разговор понесся, как быстрый горный поток. Порой он останавливался, чтобы набрать еще больше силы, и снова летел вперед.
— Наоборот, я немедленно отвечу вам. Я скрыл правду от этой мерзкой женщины, да, мерзкой, но не потому что боялся ее сплетен и пересудов, а потому что был потрясен до основания и потому что мне больше хотелось верить в несчастный случай, в случайное падение с моста… Так что моей вины здесь нет…
— Не понимаю, о какой вине может идти речь? Эмилия порвала с вами. Вы… вы упорно преследовали ее.
— До какого-то времени! Я очень хорошо помню тот день. Мне все вдруг надоело и, как последний негодяй, я решил плюнуть на прошлое, начать новую жизнь. И это как раз в то время, когда она, наверно, больше всего нуждалась во мне… Мать в тюрьме, отец на другом конце света, мерзавцы тычут в нее пальцами: 'Внимание, Золушка шествует! В краденых платьях каждая может стать принцессой!' На экзамены в институт она вообще не является, выходит на улицу только за хлебом, нигде не останавливается, ни с кем не разговаривает. Одна, самая одинокая девочка в мире! Никогда не прощу себе!… К тому же знаете, что я еще сделал? — Парень лихорадочно ловил мой взгляд, наконец-то его прорвало. — Решил начать новую жизнь, так? И тут же пошел с другой. Открыто, по улицам. Пусть все видят, и она тоже! Пусть не думает, что она единственная, неповторимая, незаменимая!
Глупо и пошло все это, но я тогда не мог хладнокровно рассуждать. Хотел отомстить, наказать ее… И стал нарочно ходить под ее окнами с новой…
