— Список опрашиваемых готов.
— Их позвать? — Толстый Хоффман выглядел подозрительно услужливым. Какое-то шестое чувство подсказывало Шухайде, что не мешало бы расспросить и председателя сельсовета. Но о чем? Скорее всего, он трудился в своем кабинете, когда произошел этот случай. «Секретарь на двухдневных курсах, один из сотрудников в больнице, а дел столько, что приходится торчать в совете от зари до зари», — жаловался Хоффман Шухайде при первой встрече.
— Их пригласить? — повторил свой вопрос председатель.
— Нет, мы съездим к ним сами.
— Но это же деревенские жители. Они спать ложатся одновременно с курами. Может быть, послать кого-нибудь предупредить?
— Не нужно. Вы думаете, сегодня в деревне кто-нибудь может спать? Труп-то еще здесь, мы его оставили в часовне.
— Да что вы! — Хоффман побледнел. — А часового вы хотя бы туда поставили?
— Зачем? Второй раз его уже никто не убьет.
Имея большую практику, Шухайда отдавал приказания четко: разбил всех на две группы. Он сам, Шандор Осоль и техник возьмут на себя людей посложнее. Его заместитель Йожка Юнг, младший лейтенант Крицманич и старшина Ласло Баум отправятся к остальным.
С майором Капитанем попрощались на улице. Машина поехала в дальний конец деревни. Ее подбрасывало на ухабистой дороге, фары прорезали световые коридоры в ночной мгле.
В «газике» на переднем сиденье сидел пограничник с заставы — ефрейтор Габор Ёна. Он оказался толковым парнем, поэтому Шухайда взял его в проводники.
— С кого начнем?
— С полоумного Йожки.
Нужный им дом отстоял на добрых пятьдесят-сто метров в сторону от других. Вокруг — забор из перевязанных проволокой сухих стеблей подсолнечника. Шухайда Ощупью искал калитку, когда чей-то скрипучий голос пробормотал: «Зайдите снизу, со стороны поля».
Вспыхнувший в руках Осоля фонарь осветил видавшие виды резиновые сапоги хозяина, его зауженные книзу вельветовые брюки, фланелевую рубашку в клетку. Жилистая тонкая шея выглядела слишком слабой для непропорционально большой головы.
— Меня зовут Йожеф Чирек.
— Капитан полиции Шухайда. Вы знаете, зачем мы пришли?
Мужчина улыбнулся. На его лице танцевал свет. Другой прикрыл бы глаза или моргал, а этому хоть бы что. Глаза холодные, водянисто-серые.
— После обеда ко мне уже заходили пограничники. Кому-то проломили голову на болоте?
Высокая, поджарая фигура отбрасывала тень на пустынном дворе. В доме было темно, и лишь с тыльной его стороны, оттуда, где был скотный двор, падал тусклый свет. Два стоявших там упитанных вола лениво пережёвывали сено, по соседству стояли еще три коровы.
— Вы богаты? — Они все еще находились во дворе, будто старик специально хотел показать им, что живет в достатке.
— Богат? На семи-то холдах? В лучшем случае зажиточен. Тружусь, как вол, а расходов почти никаких. Мне уже ничего не нужно. Я сам себе и бог и судья.
— Что?
— Я и путь, и правда, и сама жизнь.
— Ничего себе позиция, — покачал головой Шухайда.
— Мне столько пришлось пережить…
Хозяин провел их в дом. Две комнаты, кухня. На стенах три-четыре ценных полотна, тяжелая старинная мебель, и повсюду — грязь, кислый, невыветрившийся запах затхлости. На столе в центре комнаты стоял хрустальный графин, окруженный шестью одинаковыми рюмками.
Откуда в этом человеке такое чувство превосходства? Словно он предвидел возможность допроса и заранее к нему подготовился.
— Раньше я и сам проводил допросы.
— Вы же были альпийским стрелком, а не полицейским.
— Проводил, проводил, уж поверьте!
— Ну, хорошо! Что вы делали сегодня утром и после обеда? — Давайте эдак часов с десяти. То, чем я был занят до этого, вас вряд ли может интересовать. В десять я запряг лошадь и отвез на заготовительный пункт картофель. Он сейчас в цене. Пришлось ждать. Потом заглянул в корчму и купил пять литров вина. Было без пятнадцати двенадцать. Затем направился домой, распряг подводу. Перекусил. В час вышел копать картошку и около трех часов, когда пришли солдаты и стали расспрашивать, не видел ли я кого- нибудь, занимался тем же. От работы я был весь в грязи, в земле и, наверное, показался им подозрительным. Но младший сержант обращался ко мне с уважением, и я постарался ответить на все их вопросы.
— Он что, называл вас господином капитаном?
— Ну что вы! Просто Йожкой. Уважение чувствовалось а интонации.
— Вы действительно никого не видели? — Шухайда едва сдерживал раздражение.
Мужчина прищурился.
— У меня даже ворота выходят не на улицу, сами можете убедиться. Меня не интересует, что творится в мире.
— Вы целый день были в этих сапогах? Могли бы вы показать их? Товарищ Мате, будьте добры…
Техник вытащил гипсовый отпечаток сапога, снятый со следа на болоте. Там, на мягкой почве, остался хорошо различимый след рифленых подошв. У Чирека сорок третий, а гипсовый отпечаток — сорок пятый с половиной.
— Понимаете, на всякий случай нужно проверить… — вмешался молчавший до сих пор Осоль.
Шухайда с товарищами уедут, а он останется здесь и будет по-прежнему работать в этой деревне. Поэтому не все равно, с кем и какие сложатся у него отношения.
Чирек налил себе вина. Сильной, натруженной мужской руке не шел изящный жест, которым Чирек поднес ко рту бокал. Именно традиционность этого жеста натолкнула Шухайду на мысль.
— Вы поддерживаете старые связи? Мне думается, прежде вы вели активную общественную жизнь.
Чирек напрягся. Поднял холодные серые глаза.
— Вел? Друзья, женщины… Если бы вы знали, сударь, какие женщины! Порядочность и честь не позволяют мне называть имен. Особенно женских.
— А теперь вы с ними видитесь?
Чирек рассмеялся.
— Вы думаете, это убийство имеет ко мне какое-то отношение? Сильно заблуждаетесь. Материальной опорой мне было крестьянское хозяйство на семи холдах, да отцовское жалованье за учительство. Господин Осоль, вы же знаете, что живу я одиноко, замкнуто. Сам себе бог и судья…
Осоль вздрогнул: откуда Чиреку известно его имя?
— Это верно, — подтвердил он.
— Извините за беспокойство, — Шухайда поднялся.
— Может быть, это покажется невероятным, но за тринадцать лет вы мои первые гости. Думаю, их не будет и в дальнейшем. И вообще, я никого и ничего не видел.
Шухайда и его спутники вернулись к машине.
«Сто против одного, что Чирек видел убийцу», — недовольно бурчал Осоль. Следить он за ним не следил, может быть, даже не знает, кто это был, но видел обязательно. Однако из этого человека и клещами слова не вытянешь. Очевидно, боится попасть в беду из-за своего прошлого.
На площади, где находились здание сельсовета и корчма, Шухайда посмотрел на часы. Без четверти одиннадцать. Пограничники блокировали деревню, и не лучше пи подождать, пока прибудут из Будапешта дополнительные сведения? С кем видели в последнее время Милая Балинта? Какие имел планы на будущее?..
