Алексеевич считает незыблемую традиционную дисциплину. Он любит напоминать о том, что Михаил Ефимович Сафьян создал трест, руководил им десять лет, наладил прочную производственную и технологическую дисциплину, заложил основу добрых традиций коллектива. Пятнадцать лет Сафьян уже не руководит трестом, но запущенное им колесо не знает сбоев. За этот период сменилась значительная часть работников треста, но добрые традиции живут и множатся. Евгений Алексеевич глубоко убежден, что у каждого человека должна быть своя рабочая Гренада. Одна на всю жизнь! Многократно его приглашали в главк, сулили высокие должности в Архангельске. Наотрез отказывался: «Я не смогу там работать. Мне надо ежедневно бывать на строительных площадках, общаться с рабочими. Кабинет — это собрания и совещания. А я хочу строить!» Обожает кадровых рабочих, которые трудятся в тресте по 20–25 лет. Ему безгранично дороги люди, с которыми начинал возводить комбинат и поселок, которые выросли, повзрослели и состарились на его глазах…
Особые приметы. Член Коммунистической партии Советского Союза. Орденоносец. Заслуженный строитель РСФСР. Человек большой душевной красоты и редкостного обаяния…
— Ну вот, — тяжело вздохнула Нина Васильевна и захлопнула свою толстую тетрадь. — Я дала вам материал на целый роман. Остальное дополните сами.
— Дополню, если поможете встретиться…
— Помогу, — твердо пообещала Ремизова. — Мы с Евгением Алексеевичем в хороших отношениях. Он любит газетчиков. Очень интересно и много рассказывает приезжим о тресте, о людях, о перспективе строительства четвертой очереди комбината, но ничего — о себе. Кто знает, может быть, вам и удастся что-нибудь выудить. Записи я делала в течение многих лет. А теперь, видит бог, отдаю задаром. Только пишите! А славой как-ни-будь сочтемся… Если он появится в конце недели, то постараюсь договориться о встрече и позвоню вам в гостиницу…
Нине Васильевне не удалось выполнить своего обещания: Зарума не появился в Коряжме ни в субботу, ни в воскресенье. Он продлил командировку и прямо из Коноши отбыл на сельские объекты.
Встреча состоялась только в середине апреля, в сложную для треста пору весенней распутицы. Главный инженер был очень занят, но Ремизова все же договорилась о часовой аудиенции.
Я вошел в просторный кабинет и увидел за большим столом человека с усталым лицом и очень добрыми глазами, изучающе смотревшими на меня из-под густых бровей. Внешний портрет Зарумы, подаренный мне Ремизовой, полностью совпадал. На полированной крышке стола играли электрические блики. Ни одной бумажки. Только чернильный прибор, часы и пепельница. Позже мне рассказывали, что это традиционное состояние рабочего места главного инженера. Когда ему приносят почту или документы на подпись, он все просматривает и тут же возвращает. Если Зарума остается в кабинете один, он сидит за пустым столом и думает. Настоящему инженеру необходимо для раздумий время…
Евгений Алексеевич поднялся навстречу, но его отвлек телефонный звонок.
— Снова любимая Коноша, — извинительно сказал он, беря трубку. — Третий раз добиваются… ужасная связь…
Связь была действительно ужасной. Кто-то обращался к главному инженеру за помощью, а он в течение десяти минут не мог понять, чего же от него хотят. Наконец догадался и столько же времени повторял одно и то же, поскольку человек на другом конце провода не мог расслышать указания главного инженера.
— А что вы строите в Коноше? — спросил я, чтобы завязать деловую беседу, так как был заранее предупрежден: для Зарумы разговоры о строительно-монтажных работах, планах, объектах — лучшая музыка.
— Много строим, — ответил он, положив на стол смуглые костистые руки. — Мощный элеватор, комбикормовой завод производительностью 630 тонн в сутки, базу строительной индустрии стоимостью в три с половиной миллиона рублей, крупнейший свинарник, молокозавод, Сельхозтехнику… За пятилетку в Коноше должны освоить сорок миллионов. Вообще, надо сказать, за последние годы восемьдесят процентов всех работ ведем на селе. В Сольвычегодске сдали животноводческий комплекс на восемьсот голов и стопятнадцатиквартирный дом для тружеников совхоза. Сейчас такой же дом заканчиваем в совхозе «Песчанский», где будет сооружен крупнейший по северным масштабам комплекс на десять тысяч голов крупного рогатого скота. Короче говоря, претворяем в жизнь решения партии по Нечерноземью. Задача, сами понимаете, огромной государственной важности и сложности. Строим в радиусе пятисот километров. Конечно, когда основные объемы годовых планов мы осваивали по ЦБК или в Котласе, все было стабильно и просто. В тресте — свыше шести тысяч человек, до тридцати подрядных организаций. Попробуйте управлять таким коллективом при нынешней разбросанности, а главное — при отсутствии в течение большей части года проезжих дорог. Кадры у нас прекрасные. И задача в том, чтобы в этих сложных условиях сохранить коллектив. Рано или поздно начнем строить четвертую очередь комбината. Люди с пониманием относятся к трудностям. Но если, скажем, женщине ежедневно приходится затрачивать на проезд до пяти часов к месту работы и обратно, а дома семья, дети, все традиционные нагрузки и заботы, то здесь, знаете, могут не выдержать даже самые сознательные и преданные…
— Почему же столько времени тратится на дорогу?
Зарума горько улыбнулся.
— Из-за отсутствия дорог. Например, до Песчанского-пятьдесят километров. По зимнику полтора часа езды. Но зимник вот-вот раскиснет. Вернее, дорога еще некоторое время будет держаться в проезжем состоянии, но перевозить людей через реку уже опасно. С началом навигации начнем возить рабочих по реке. Арендуем катера у пароходства. Это очень дорого. Судите сами: если в Коряжме 100-квартирный дом стоит 700 тысяч рублей, то в Песчанском — миллион. Основное удорожание строительства за счет транспортных расходов. Катер идет до совхозной пристани около двух часов, а там еще надо везти людей три километра на машине. Хорошо, если сухо. А если прошел дождь, то эти три километра преодолевают пешком. Легко понять, что к месту работы люди добираются порядочно уставшими. А ведь трудовой день — впереди. Затем обратный путь…
— Какой же выход?
— Выход один, — убежденно сказал Евгений Алексеевич. — В проекты строек Нечерноземья надо в обязательном порядке закладывать дорожное строительство. На первый взгляд это дорого. Но если к делу подойти по-хозяйски, то в выигрыше окажутся не только строители. Как-нибудь отмучаемся, построим и уйдем. А животноводческие комплексы — это крупнейшие сельскохозяйственные заводы, которые надо грамотно эксплуатировать. Попробуйте хотя бы на день отрезать ЦБК от всех транспортных артерий — и он не сможет нормально работать. Совхозы же практически отрезаны большую часть года.
— Евгений Алексеевич, трест может вести интенсивное дорожное строительство? — поинтересовался я.
— Может. И должен. Хотя и у нас свои сложности. Щебень, к примеру, возим из Перми и Архангельска. Но если дорожным строительством заняться всерьез, то можно проработать этот вопрос на высоком инженерном уровне. А когда нам на весь 1979 год отпущены жалкие крохи на дорожное строительство, заниматься какими-то радикальными проработками нет ни времени, ни смысла, ни желания…
Дверь отворилась — и на пороге кабинета выросла мощная фигура в нейлоновой куртке.
— Евгений Алексеевич, прошу прощения, но у меня горящий вопрос, ждать некогда, — озабоченно проговорил вошедший, направляясь к столу главного инженера. — Здравствуйте… Вы, наверное, в курсе дела, что на реке…
— Выступила вода, — договорил Зарума. — Знаю, Вячеслав Георгиевич… Ты принял правильное решение…
— По поводу?
— Трапов.
— Поднял коряжемских стариков, рыбаков… Всю ночь искали место наиболее безопасного перехода. Спорили чуть не до драки. Одни утверждают: лед всегда крепче здесь, другие — здесь.
— Договорились?
Кое-как… Я лично перевел всех на тот берег… Но еще три-четыре дня такой погоды и ходить станет вообще опасно. Я не могу рисковать… А малярку в Песчанском надо закончить. Что будем делать?
— Да, дом надо закончить во что бы то ни стало. У тебя есть предложения?
