шофер Гоша, весьма степенный юноша с тонкими усиками под большим носом.
— Что не зависит? — поинтересовался егерь на всякий случай и плеснул на каменку еще кипятку.
— Упитанность и простуда, — пояснил Гоша, давясь жаркой волной, прихлынувшей от печки. — Толстые, они еще пуще простывают. Чуть сквознячок, и он, смотришь, засморкался. Знаю я такого, у нас в тресте есть такой.
Аким Бублик, тем временем боднул еще одну дверь и вывалился на свежий воздух. По первости он ничего не видел, ослепленный: белый снег горел и лучился, облитый хрустальным огнем. По небу плыло облако с лебединой шеей, чешуйчатое. Сквозь облако высверкивало голубое небо. За избой егеря стоял пихтач в шелковой зелени. Сердце Бублика наполнилось вдруг удалью, он засвистел, радуясь тому, что живет и имеет возможность дышать, глядеть на небо, любоваться далями, тайгой на горах и париться в бане с хорошими людьми. Бублик скатился со скользкого крылечка, оттолкнул плечом бычка, стоявшего посередь дороги с выражением пресыщенного жизнью повесы, свернул направо за угол, пролез между жердяными пряслинами и отвел таз за плечо, будто литовку на покосе:
— Рряяз!
Сперва Бублик ничего не понял. Небо с облаком крутилось, переворачивалось, разверзалось, как в кино, когда гибнет главный герой, потом плечи жигануло холодом, и дальше уже прояснилось, что это полет сверху вниз, куда-то сквозь землю. Скольжение это, болезненное, протекало целую вечность. Наконец, качнувшись, облако встало на место, замерло, потом неторопко, словно по водной глади, двинулось своим путем. Аким лежал, распластанный на льду речки, и видел, как в перевернутом бинокле, голову телка, маячившую высоко и сильно уменьшенную размером.
Аким сказал:
— Ма-ма! — и собрался лежать на снегу до тех пор, пока его не хватятся и не поднимут тревогу, звать на помощь он стеснялся, угнетенный мыслью, что его увидит в таком непотребном положении сам Быков, но и лежать спокойно бедолаге не было суждено: жестяной таз, накрыв камень, проделал путь по крутому откосу раньше, он шипел, подпрыгивал, изрыгая пар. Аким на карачках пополз вверх, повторяя негромко: «мама! мамочки мои!» Однако круть была неодолимой, пальцы скользили по ледку, спрятанному под снегом, и тело волокло прямехонько на жерло вулкана, бушующего под ногами.
Нешуточно запахло сперва драмой, потом и трагедией, не подвернись по случаю сосед егеря — невеликого росточка старичок по фамилии Усольцев в самодельной шапке рысьего меха величиной с колесо от детского велосипеда.
Шапка наползала на глаза, клонила к земле, но старик все-таки приметил струю пара, столбом воздетую над рекой, потом, когда подступил ближе, услышал звуки, отдаленно напоминающие человеческую речь. К речке вели глубокие следы и обрывались над кручей. Усольцев просунул свою лохматую шапку в парную, где блаженствовала компания, забывшая про то, что минут уже пять назад Бублик побежал выбросить камень, и сказал:
— Ваш человек тамака свалилси.
Деда не сразу поняли, а когда он повторил слова свои три раза кряду, егерь встрепенулся:
— Кто упал? Куда упал?
— Ктой-то в овражке стенает, пар тамака валом валит. Не ваш ли человек сверзилси?
Тут всех осенило: Бублика-то нет, значит, он и свалился. Значит, надо выручать. Поднялась суета. Выскочили мужики, кто полуодетый, кто голяком, и по переменке с осторожностью заглянули вниз. Бублик напоминал сверху и на расстоянии белого червя, который, извиваясь, тужился преодолеть неодолимый путь к спасению и уже промял в снегу канаву, под ним все еще шипел, будто паровозный котел, треклятый таз с камнем внутри. Егерь опрометью кинулся в конюшню за вожжами, старик же Усольцев, придавленный шапкой, невнятно высказался в том духе, что пьяного, который свалился, подручней вытащить, подпирая снизу. Быков, поразмыслив, отверг этот вариант, неприемлемый с инженерной точкой зрения. Старик же Усольцев упрямо повторял:
— Вожжа не удержит, у Васьки вожжи гнилые, потому что он плохой хозяин. Оттедова надоть, снизу, значить.
Вожжа, действительно, не выдержала, Бублик два раза срывался и наезжал задом на таз, слабо вскрикивая. Руки его закоченели, растопырились, будто грабли, и никак но ухватывали веревку, наскоро завязанную лохматыми узлами. На третий заход, после того, как егерь, поддергивая кальсоны без пуговиц (он был холостяк), сказал обличительную речь, полную соленых выражений, в адрес пострадавшего, сравнивая того с беременной бабой, Аким поднатужился и общими усилиями, с идиотской улыбкой, застывшей на синем лице, был извлечен из пропасти,
Глава 3
— Славно ты тогда попарился, брат! — сказал опять егерь. — Молодец-удалец. — И, поворотясь к Зорину, добавил с некоторой даже гордостью: — Он в овраг свалился, а когда мы его вытащили, веришь- нет, у него под мышкой березовый веник натурально был.
— Не ври, Василий! — оборвал егеря управляющий Быков уже с настоящим неудовольствием. — Всякий может попасть в смешное положение. Я вот про тебя многое могу рассказать нелицеприятного, но я же молчу — из уважения к тебе. И тебя прошу моего гостя уважать — смущаешь же человека.
Егерь покашлял в горсть, блестя цыганскими глазами, и тряхнул головой: на нет, мол, и суда нет, замнем для ясности.
Аким Бублик ерзал в кресле, прятал очи долу и сердился на жену Шурочку, поскольку в ее глупой голове родилась выдумка насчет веника. Правда, она шепнула на ухо мужу, что, когда его привели и положили на медвежью шкуру в доме егеря, у него меж ягодиц этак трогательно торчала березовая веточка, превращенная после недоброй молвой чуть ли не в березовую рощу.
…Наконец позвали к столу.
Ровно в девять утра Аким Бублик открыл ключом дверь небольшого своего кабинета, уселся за стол, рывком достал из ящика записную книжку и, сощурившись, полистал ее. Рука уже потянулась к телефону, но замерла на весу: ситуация требовала осторожности. Во-первых, не совсем улеглось в голове название книги, которую вчера управляющий Быков подарил егерю. Во-вторых, заведующая библиотечным коллектором, куда Бублик собирался звонить, не так уж была и обязана делать одолжение: она просила двадцать листов шифера. Шифер ей достать труда не составит, однако стоит и поманежить женщину, потянуть кота за хвост: пусть знает, как непросто нынче со стройматериалами и сколько хлопот убивается на то, чтобы вырвать и самую малость. Тактика несложная, но действует безотказно, наводит тень на плетень. Шифер и в строительном магазине купить можно, если записаться на очередь, но так ведь всем срочно надо.
— Здравствуйте! — сказал в трубку Аким Никифорович с растяжкой и лениво, как большой начальник. — С праздником вас. С каким праздником? Так у нас каждый день — праздник. Посмотрите по календарю, я не успел посмотреть, милая. Кого надо? Мне бы Марию Игнатьевну на минуточку. Очень занятая? Я тоже очень занятый, но для Марии Игнатьевны всегда нахожу время. И она для меня — тоже. Пусть оторвется, у вас ведь там ничего не горит? Ну, вот. Зовите, у меня сейчас рапорт начинается, народ, понимаешь, подойдет. Мария Игнатьевна? — Бублик несколько помягчал голосом и даже слегка привстал на стуле. — Звонит вам тот самый Бублик. Да. Насчет шифера. Я тут обрешил вопрос, хотя все хотят шифера, а также половой рейки. И цемента тоже. Я решу, дам команду. Да, завтра. Но и у меня к вам есть просьбочка. Книга нужна дозарезу… Да. Художник такой есть. Кент. И написал он книгу «Прости, Господи». Нет такой книжки? Со слуха записывал. Да. С художниками мало дела имел, хотя слежу… Во, правильно — Кент. Рокуэдл. Точно! «Это я, Господи!» Не было и нет? Жаль. Что-нибудь найдется интересного, говорите? Так я сейчас подбегу. Хорошо. Минут через двадцать буду. — Аким Никифорович аккуратно положил трубку, вытер рот платком и подмигнул самому себе: и мы, дескать, не лыком шиты, и у нас при случае будет чем похвастаться. Вчера у Быковых произошла сцена, достойная удивления: хозяин во время шумного застолья, выбрав момент, вручил егерю толстенную книгу, сказав, что платит добром за добро и о просьбах друзей
