— Зачем тебе этикетка?
— Ну, чтобы знать…
— Что знать. Ты не на форму смотри, а на содержимое. Забей, говорю, на город, на машины и на телефон. Это не главное.
— А что же главное? — ехидно спрашивает Паук.
— Посмотри вокруг и поймешь.
— На что тут смотреть? Коровы вон одни да деревья.
Мужик крякнул с досады, поставил пустую банку на пол, привалился к косяку.
— Я тоже так рассуждал когда-то. Но, видя весь этот людской поток со стороны, начинаешь мыслить иначе. Я много думаю о дороге. О ее назначении.
— Вы фермер?
— Пожалуй, да. Вот для чего существуют дороги. Чтобы попасть из одного пункта, — отправления, — в другой пункт — назначения. Из А в В. из В в С. Дорога как время. Стоит с нее свернуть и ты оказываешься вне истории, история шествует мимо тебя.
— А как вы сюда попали? Вы здесь родились.
— Долгая история. Нет, я не местный, я родился на противоположном конце земного шара в зажиточной европейской семье. Я стартовал как представитель среднего класса, родители прочили мне университет и место в банке, я был бы классический яппи — 'белый воротничок', с квартирой, машиной, в дорогом французском костюме, с женщиной из высшего общества.
Я вырос, проучился пару курсов, жил растительной жизнью, пока в эту самую жизнь не вошел рок. Я стал хиппарем, спелся с шайкой таких же придурков, прогуливал занятия, нюхал кокс, меня пару раз сажали за решетку, но потом отпускали под залог. Я был глуп и безрассуден. Мать и отец предъявили мне ультиматум: либо возвращаешься к прежней жизни, либо иди попрошайничать, но помощи от нас не жди. И я их послал, я написал прощальное письмо, снял деньги со счета, отложенные на оплату старших курсов, и умотал вместе со своей подружкой Мелиссой за океан. Два года мы снимали каморку в трущобах города Нью-Йорк, я подрабатывал грузчиком и посудомойкой, Мелисса продавала уцененные шмотки в комиссионном магазине. Иногда я набирал номер родичей, говорил, что все хорошо, на самом деле удостоверяясь, не помер ли кто из них раньше срока.
Потом она связалась со здешней мафией и серьезно подсела на наркоту. Она стала агрессивной и грубой. Однажды она ввалилась домой под кайфом и потребовала у меня деньги, много денег. Мы еле концы с концами сводили, и когда она получила отказ, разразилась страшными ругательствами. Я понял, что потерял ее, навсегда. В ту же ночь собрал чемоданы и уехал на попутке в Лос-Анджелес…
Пауку стало тепло, расхотелось бежать в город.
— Я купил отличную гитару из темного дерева, — продолжал мужик-мистификатор, — где-то в Ист- Сайде. Каждый уважающий себя хиппарь должен уметь играть на гитаре, ну, ты понимаешь. Я отправился на западное побережье, давая импровизированные концерты в каждом городке. Пел я в основном из репертуара Дилана и Пресли, кое-что из Роллингов; прямо на тротуаре сидел и пел, за что был неоднократно бит полисменами и криминальными группировками. Правда лупили меня мало, ведь миром тогда правили 60-е, народ с упоением слушал меня. Не у каждого есть деньги на концерт и, думаю, Дилан на меня не обидится: я делал правое дело. А слушали такие же как я, из мещанских семей, стояли в обнимочку, пританцовывали, подкидывали доллар-другой, а потом шли дальше по своим делам.
Постепенно я вошел во вкус, уже сам начал сочинять и играть. Не хочу хвалиться, но людям нравилось. Это тоже Боб? — спрашивали они меня. Да, говорю, из нового альбома. Надо купить, говорили они.
Я ночевал в отелях. В каждом городе проводил в среднем неделю. В некоторые заезжал не раз, меня начинали узнавать. Нет, о карьере артиста я не думал, я вообще ни о чем не думал, старался получить от жизни максимум удовольствия. Не припомню, в каком это было штате, но тогда я проел свои последние сбережения, и предыдущая неделя выдалась на редкость неудачной. Пытаясь заглушить голод, я горланил новую песню собственного сочинения, которую набросал накануне вечером. Какой-то похожий на итальянского дона малый поинтересовался, чья это песня, я ответил, что Роллингов, совсем новая. Он прикатил на роскошной тачке, на черном мустанге с хромированными ободами. Сразу видно, при деньгах. Я не мог упустить такой возможности, неистово пел ему свои старые хиты, я был словно человек-оркестр, дул в гармошку, бил в бубен. А он стоял и слушал, руки в карманы.
— Врешь, — говорит, — Джаггер такие вещи не сочинял.
Я не знал, что ему сказать. Потом я придумал вот что:
— Можно подумать, вы лично спрашивали его об этом.
— Нет. Но без моего согласия у них сейчас не выходит ни один альбом. Они знакомили меня с проектом. Среди подборки этой песни нет, как впрочем и остальных тоже.
Мне не хотелось смотреть ему в глаза. Помню, на автобусной остановке стоял невероятных размеров негр и буквально поедал нас своими глазищами. На улице почти никого не было, солнце припекало, жара, градусов 30, публика морилась в кафетериях, только шныряли вездесущие пенсионеры.
— Вот что, — говорит, — Держи. Надумаешь — позвони. У тебя есть будущее. Он бросил мне в кепку сто баксов и визитку.
Повторяю, я вовсе не собирался становиться еще одной долбанной рок-звездой, из тех, что катаются на лимузинах и снимают забесплатно девок. Мне просто нужны были деньги. Этот пижон оказался крупным воротилой в одной известной звукозаписывающей фирме. Звали его Фредерик Смит. Он предоставил мне студию и музыкантов, поселил меня в хорошей гостинице, а я продал ему права на десять своих баллад. Короче, мы заключили контракт. Наверно этим росчерком, своей подписью я предал все свои юношеские идеалы. Три месяца мы напряженно записывали одну дорожку за другой, сводили звук и репетировали. Диск вышел через месяц, а музыка содержащаяся на пластинке позиционировалась как фолк-рок. Я отправился в турне по стране. А ведь у меня даже не было американского гражданства. Но Фредди все уладил, так что проблем с властями не возникло.
— Вы выступали на Вудстоке?! — подпрыгнул Паук.
— Сейчас не припомню, много я концертов давал. Но название вроде знакомое.
— Ничего себе…. Так это ж самый известный рок-фестиваль в мире!
Пару секунд мистификатор размышлял, потом сказал:
— А, пожалуй, что и был. Там у одного черного гитара загорелась, еле доиграл. Все пальцы себе обжог на левой руке, вот. Исполнители там ширялись, чуть ли не в открытую. Ширнутся — и на сцену. Не знаю, как уж они на ногах держались. Я же налегал в основном на алкоголь: глушил виски, но только после выступления. У меня такое правило.
Я начинал чувствовать себя знаменитостью. Мандража перед публикой не испытывал, мне все равно, перед кем играть — перед тремя наркоманами или стадионом неистовствующих волосатиков. Странное ощущение, когда видишь перед собой море голов. Толпа словно живой организм, а еще она похожа на суп — чем сильнее дашь огоньку, тем быстрее закипит.
Мужик открыл вторую банку и еще одну поставил перед Паком.
— Я…это, не люблю напиваться, — бормочет Паук.
— Чего? Да ты приятель, уже пьяный. Запомни: совесть мучает только алкоголиков. Вот, о чем я? о море человеческих лиц. Представь себе тысячи этих лиц, и все они смотрят на тебя, ждут от тебя волшебства и магии, фокусов, о которых будет приятно рассказывать внукам на ночь. Ведь на моем месте мог оказать кто угодно, ты, например. А вчерашний дворник был бы президентом. Музыка — это магия, магия души. Чем красивее музыка, чем она искренней, тем сильнее волшебство. И так со всем, чего касается рука творца. Видишь коров? Это же чудеса, созданные самой природой! Учись наслаждаться первозданной красотой, видеть в ней скрытый смысл. Все что наделено смыслом, все красиво. Беда в том, что люди перестали видеть чудеса. Люди не хотят их видеть. Людей интересуют мобильники, автомобили и Интернет. Верить — значит предполагать. Видеть — значит знать. Ладно, не забивай мозги.
Мужик облизывает губы, отхлебывает из банки и снова разбивает тишину в дребезги:
— Ближе к концу это напоминало тотальное сумасшествие. Я выпустил пять альбомов, они разошлись сорока миллионами копий, добрая половина прибыли ушла в карман Смиту. Моя музыкальная карьера длилась десять лет, за этот период выросло новое поколение, а старое бесповоротно повзрослело. Моя
