— Скажу обязательно, не беспокойся ни о чем.
Оборванного вида человек, сидевший в уголке камеры, закашлялся. Почему говорят, что от сильных чувств сжимается сердце? У Иви сжалось в горле от ощущения глобальной несправедливости. Почему, почему Алан здесь?! Это не он, а Уэст должен сидеть тут и сходить с ума в тусклом свете лампочки!
Ей никогда раньше не приходилось испытывать такого всеобъемлющего, через края сердца выплескивающегося желания защищать, утешать, оберегать, целить… Что угодно, лишь бы ему сделалось хорошо.
Наверное, если бы Алан замерзал в снежной пустыне, она бы не раздумывая вскрыла себе жилы, чтобы он согрел руки над исходящей паром кровью.
— Я смогу еще позвонить сегодня. Один раз.
— Позвони Генри, может быть, вам что-то нужно обсудить. Со мной все будет в порядке.
— Я знаю. И все же… не могу за тебя не волноваться. Я бы хотел сегодня утром быть с тобой, чтобы защитить от нападок Дианы. Она, если уж принимается за дело, то жалит нещадно.
— У меня большой опыт дружбы с женщинами. Поверь, от нее вырабатывается иммунитет к змеиному яду.
Инспектор снова прочистил горло.
— Мисс, — позвал он. — У вас еще три минуты.
Наверное, на его глазах не так уж часто через решетку обменивались нежностью и заботой друг о друге. Иви поняла, что это, тем не менее, не убедило его в том, что она «любовь всей жизни» Алана. Ну и плевать.
Страстно, невыносимо, до дрожи хотелось сказать Алану, что она его любит. Но страх был сильнее.
Три минуты — это не так уж мало. Три минуты — это без малого две сотни секунд. Но Иви не заметила, как они протекли. Она молчала и смотрела Алану в глаза. Он бормотал какую-то утешительную чушь, иногда запинаясь, будто загипнотизированный ее взглядом, — но как нелепо и трогательно слушать слова поддержки от человека, который сидит за решеткой! Но Иви знала, что он делает это, потому что мужчина, потому что сильнее, потому что так — глубинно правильно. Она смотрела в его серо-стальные глаза, почти не слышала его и думала, что вечность — это не срок.
Иви казалось, что за эти три минуты она глазами и сердцем сказала Алану больше, чем могла бы сказать словами за три дня.
Обратного пути по коридору она не запомнила, все ее внимание было сосредоточено на том, что творилось в душе. А в душе все было сложно и одновременно до невозможного просто.
Она была готова пойти за ним на край света.
Если бы понадобилось, она бы осталась здесь, на этом клочке грязного, пропитанного несвободой, досадой, ненавистью и страхом пространства.
Но ей нужно было уйти и ждать. И она уходила. Обернуться было невыносимо, и Иви не оборачивалась, хотя чувствовала напряженный взгляд Алана — на спине и чуть выше, где плечи переходят в шею. Надо же, она до сих пор помнит, телом помнит, как он целовал это место.
— Ну как? — Генри бросился ей навстречу, будто бы она была хирургом, который только что сделал операцию его матери.
Иви пожала плечами. Генри нахмурился. Иви передала ему слова Алана насчет Ллойда и сказала, что он обязательно позвонит Генри.
Инспектор опять неприятно усмехнулся за ее спиной.
— Там были гораздо более важные разговоры, сэр! Не пытайте юную даму.
— А вы не лезьте не в свое дело, коли уж ничего не смыслите в человеческих отношениях, — развернулась к нему на каблуках Иви. И застыла, ошалев от собственной дерзости.
Видимо, инспектор отреагировал на ее слова так же, потому что замер с раскрытым ртом.
Генри сгреб ее под локоть, извинился перед инспектором и поблагодарил.
Ивы кивнула ему на прощание с таким лицом, с каким обычно говорят: «Пошел вон». Застывшая маска, прищуренные глаза.
— Ты свихнулась?! — набросился на нее Генри уже в машине.
— А ты испугался?
— Он же коп.
— Ну и что? Я сказала ему, между прочим, чистую правду. Может, резковато, но он переварит.
— Он же коп в том участке, где…
— Он же не окружной судья по этому делу! Не будь параноиком.
Генри шумно вздохнул.
— А у вас это как, серьезно? — спросил он, в очередной раз демонстрируя полнейшее неумение плавно менять тему.
— Знаешь, нет. Так, детские шалости. Вот поживу до возвращения Алана в его уютной квартирке, а потом свалю в неизвестном направлении. Или нет, может, стоит остаться? Подумаешь, какой-то секс, что мне, трудно, что ли?
Генри, кажется, обиделся. Иви подумала, что он до неприличия похож на Льюиса. Наверное, они бы нашли общий язык. Хотя, говорят, тех, кто похож на нас, мы ненавидим сильнее всего.
— Не хотел тебя обидеть.
— Я тебя тоже. Просто взвинчена до предела. Как граната, из которой выдернули чеку.
— Ты странная.
— Я догадываюсь.
— Нет, правда. То тихая, ранимая, настолько хрупкая, что страшно слово сказать — то как… как дикая кошка. Бывают насмешливые кошки?
Иви усмехнулась:
— В мультиках.
— А, точно…
Обратная дорога была ничем не примечательна. Иви невидящим взглядом смотрела в окно, кусала мизинец, что было у нее признаком глубокой задумчивости, — но ни о чем не думала.
Было немного страшно возвращаться в квартиру Алана. Вдруг там Диана?
— Генри, как ты посмотришь на то, чтобы устроить тут штаб-квартиру? — поинтересовалась она, когда Генри остановился у подъезда.
— Не хочешь оставаться одна? — прямо спросил он.
— Признаться, не очень.
— Хорошо. Думаю, Алан не был бы против. К тому же все равно у меня выходной, который плавно перетечет в бессрочный и неоплачиваемый отпуск.
— Ого! Проблемы с работой.
Генри вздохнул, а потом подробнейшим образом обрисовал Иви всю сложившуюся у него в компании ситуацию, назвал семь причин его уволить, перечислил двенадцать причин оставить его — и вообще высказал все, что думает по поводу кадровой политики в современной корпоративной среде.
— Я бы тебе предложила пойти к нам пицца-мастером, — кисло улыбнулась Иви. — Условия неплохие, коллектив замечательный, менеджер — душка. Но боюсь, что это не то, что тебя удовлетворит.
Генри состроил такую мину, что Иви не смогла сдержать смеха.
Готовить для него ей было и вполовину не так приятно, как для Алана, но это вполне естественно. Тем не менее для Генри, похоже, никто и никогда не готовил в принципе, и потому он был так рад и благодарен, что Иви сделалось по-настоящему приятно.
Вопреки ее тайным опасениям Диана не появилась. Полиция — тоже.
Иви не знала, стоит ли этому радоваться, потому что когда враг в тени — это еще опаснее, чем открытый поединок.
Весь день ее преследовали воспоминания — причем только воспоминания последних дней. Будто бы ничего до — не было. Прежняя жизнь напоминала неинтересный фильм, который смотрел когда-то давно, почти забытый, так, отголосок нереального.
За эту неделю в ее жизни произошло событий больше, чем за весь последний год. И защита
