Установившаяся во мне перемена мировоззрения, заставила меня смотреть иными главами и на искусство; мне представляется вполне возможным создание объективной эстетики и, прежде всего в тех двух искусствах, которые всего более подвержены математической трактовке музыке и архитектуре. Искусство данного народа есть такой же расовый признак, как и чисто телесные особенности, и как на основании одной части тела можно восстановить весь образ, так по стилю одного искусства теоретически можно восстановить весь стиль другого искусства данного народа.
Имея в виду вести усиленные подготовительные работы по главным моим задачам, я в ближайшее время намерен выполнить две работы меньшего объема, хотя имеющие и самодовлеющий интерес. Первая, которою я занят в настоящее время — структура, гистогенез щетинок и архитектоника параподий у полихет. Несмотря на кажущуюся узость темы, мне представляется возможным подойти здесь к целому ряду биологических проблем (вопрос о наличии внеклеточных факторов в формообразовании, стиль, приложение теории Швендене к расположению щетинок, влияние ядра (так что без сожаления потрачу на нее два-три года, если только удастся справиться хотя бы с частью намеченных вопросов). Другой темой намечено изучение гистогенеза крылового рисунка у бабочек в связи с теорией Гебгардта. Этот вопрос мне знаком совсем понаслышке. Привлекает меня он потому, что если теория Гебгардта в том или ином смысле верна (я, почему-то, убежден в ее правдивости), то рисунок крыла и окраски можно будет свести на сравнительно ограниченное количество факторов. Изоляция этих факторов (может быть, экспериментальным путем на куколках во время метаморфоза) позволила бы их изучить в отдельности. Вопрос интересен тем, что упростив таким образом схему рисунка крыла можно было бы доказать, что и случаи миметизма являются действительно простыми случаями комбинации факторов (как думает Пюннет и др.) и этим уничтожить самую цитадель дарвинизма.
Кроме этих, чисто биологических работ, у меня имеются в проекте еще три темы:
1) Обоснование виталистической натурфилософии; после чтения статей Лосского и др., я (несмотря на возражения Гурвича) все более убеждаюсь, что я был прав, проводя в статье «Механизм и витализм, как рабочая гипотеза» мысль, что борьба витализма и механизма имеет аналогии и в других областях знания. По терминологии Лосского это, очевидно органическое и неорганическое мировоззрение. Мне представляется очень благородной задачей проследить борьбу обоих мировоззрений по всем отраслям знания, но, конечно, для этого необходима серьезная философская подготовка.
2) Университетский вопрос; у меня в голове давно вертится нечто вроде объяснительной записки к проекту университетского устава, и желание изложить ее на бумаге возникло с новой силой, когда мне пришлось ознакомиться с проектом устава, созданного Комиссариатом народного просвещения (этот проект несравненно выше проекта академической группы), но все не могу отыскать времени. Конечно, и эту работу выпускать в печать нужно только обдуманно, ознакомившись с положением дела в культурных странах Запада и Америки; конечно, с проектом устава я выступлю не раньше, чем буду иметь более или менее прочное имя в науке.
3) Сравнительное изучение биографий великих людей (набросок этой работы у меня есть на отдельных листах).
Установление определенных типов развития и кривых в творческой производительности.
Писал 2 часа.
Петроград, 22 сентября 1918 года, 20 час. 15 мин
Сейчас посмотрел отметки на полях Маха «Популярно — научные очерки», прочитанной мною в «отбросах времени» в августе. Книга доступна почти вполне (за исключением не вполне понятных глав 8-й и 11-й). В общем, направление Маха мне не нравится, в особенности его положение, что цель науки сводится лишь к экономному описанию природы. Я пока не могу привести каких-либо серьезных доводов против него, но как-то чувствую его неправоту (Мах, «Популярно — научные очерки»). В области механики Мах (вместе с Больцманом, Кирхгофом, Дюгемом), видимо, является представителем неорганического мировоззрения (против них, видимо, в механике только Герц), следует ознакомиться также с Дюрингом (и в этом смысле я был не прав), на что обратил внимание Гурвич (в статье «Механизм и витализм»), поставив Маха прообразом витализма (вернее органического мышления). С другой стороны, я не был и совсем не прав, так как Мах, будучи убежденным механистом, допускает и возможность противоположных воззрений. Так, на стр. 328: «Поэтому, если некоторые утверждают, что законы органического мира и мира неорганического, по крайней мере, отчасти различны, то это мнение вовсе не следует отвергать без всяких обсуждений. И если виталисты утверждают, что прежде всего процессы жизни должны изучаться сами по себе, то это требование до тех пор представляется здоровой, основательной, покоящейся на широкой основе фактов, реакцией против претензий физической школы физиологов, пока эта последняя на деле не доказала еще разрешимости своей задачи. Конечно, не исключена еще надежда, что физике в будущем удастся то, что не удалось еще до настоящего времени. Если взять какую-нибудь более тесную область физики, например, то ставила же механическая школа постоянно себе целью свести всю физику к механике, как ее основе. В настоящее время многое указывает на то, что столь горячо желаемое объединение удастся, но не на основе механики, а на основе электродинамики. Делаются же в настоящее время попытки доказать, что механика, как и остальные части физики, составляют лишь более скудные, специальные случаи электродинамики. Так и биология могла бы развиться в учение, в которое физика неорганического мира входила бы только как более простая специальная глава ее».
Кажется, со слов Гурвича (что и Больцман признавал возможным виталистическое понимание биологии и даже допускал ограничение физических законов — энтропии). Видимо, подобные отступления крупных механистов являются, так сказать, их моментами раскаяния. Пожалуй, также несовместима с основными воззрениями Маха (являющегося, как и Больцман, дарвинистом) цитата на стр. 199, где он допускает возможность появления математика, который сумеет так переводить одну органическую форму в другую, как мы превращаем одно коническое сечение в другое; в примечании он даже считает, что такой математик уже нашелся в лице Скиапарелли. Конечно, для дарвиниста такое представление совершенно, по-моему, недопустимо и мне вполне понятно, почему представления естественной системы в моем смысле еще жили в первых сочинениях Э. Геккеля (Генералле морфологи. Губки). Очевидно, наследие идеологической морфологии, и почему эти попытки совершенно исчезли в момент расцвета филогенетических спекуляций в дарвинистическом духе.
Интересны отдельные места книги: стр. 119, первая работа Р. Майера о принципе сохранения энергии (1842) была отвергнута первым немецким физическим журналом, и не лучшая судьба постигла и статью Гельмгольца (1847). Даже Ддвуль встречал затруднения в опубликовании первого своего труда (1843). Интересен факт, что и Майер и Гельмгольц были первоначально врачами. Возможно, что их успех объясняется отчасти именно тем, что они отчасти привнесли в чуждую область наивность профанов; Мах (стр. 161) указывает, что источником идей о сохранении энергии, как и стремление к понятию субстанции, лежит именно в наивном стремлении найти постоянное в пестрой смене явлений (Вопросы детей, — куда девается свет).
Очень интересны рассуждения Маха (стр. 140–143), что взгляд на теплоту, как на движение столь же мало существенен, как и взгляд на нее, как на вещество.
Интересно (стр. 159), что даже Эйлер при занятиях математикой не мог отделаться от впечатления, что его наука, даже его карандаш, превосходят его умом.
По поводу давно прочитанной книги Елачича о глупости мне хочется привести в порядок и занести некоторые собственные мысли по этому предмету, хотя они еще слишком мало определены. Книга Елачича, в общем, очень поверхностна (надо ознакомиться с книгой Левенфельда, см. стр. 14) и далеко не последовательна. Глупость в его изображении характеризуется отрицательными чертами (стр. 42 и 69 — слабость памяти, бедность представлений, медленность мышления, нелюбовь к мышлению, неумение отличать существенное от несущественного, неумение понимать причинную связь, легкая внушаемость, упрямство и нетерпимость). Автор, будучи правоверным дарвинистом, склонен видеть в глупости просто пройденную ступень в развитии, считает ее большим злом и тормозом и считает возможным с ней
