позволим”.
Заглянула в палату Наталья, кивнула на экран:
– Слышал?
– Уходи! – вскинулся Петр Платонович. – Это вы меня держите! Я бы митинг устроил и всё объяснил людям! Если они не хотят стать двухголовыми и с хвостами! А Инка дура! Нашла время замуж выходить... с кем она там сошлась?
Через сутки выяснилось: с нашим же математиком Левой Гинзбургом, он преподает в Женеве, случайно встретил Инну в русском клубе и... вспыхнула любовь или просто соскучился по русской женщине, увез к себе. Он холост. Инна тоже.
И пускай! А то готова была влюбиться в Попереку. Так смотрела. Нельзя в руководителя. Но хоть бы позвонила, балда очкастая! Что стоит набрать номер?! Или уж страсть всё затмила?! Ну и хорошо, хорошо, хорошо!
А вечером в палату явился с чемоданом совершенно незнакомый человек, от него пахло сладковато бензином, дальней дорогой. Рослый, с надменным лицом, в дорогом костюме, при галстуке в синюю насечку с золотой иглой, он, выпятив нижнюю губу, построив что-то вроде зубастого уха, прошипел:
– Выметайся.
– Не понял!.. – рассмеялся Поперека, садясь на койке. Он уже чувствовал себя лучше и рад был любому свежему человеку.
– Это моя палата, понял?.. – Незнакомец швырнул в угол чемодан, дернул поочередно ногами – сбросил лакированные туфли и снова уставился на профессора. – Я ее оплатил... ремонт, оборудование... До сих пор не понял?
Поперека, улыбаясь, ступил на пол и, ни слова не говоря, прошел в прихожую номера, открыл шкафчик, чтобы достать одежду.
– Они могли и сами сказать... я бы раньше свалил, – пробормотал Поперека, одеваясь. – Как я люблю это мир!
В палату заглянула старшая медсестра:
– Петр Платонович! А я не знала, что вы еще здесь... я... мы вас в другую палату переведем!.. там всего два человека.
Вошел дежурный врач, кардиолог Виктор Николаевич, смуглый, моложавый, а вся голова белая, седая, похож на грузина – бывают такие русские.
– Вы почему встали, Петр Платонович? Немедленно лечь! – приказал он. И обратился к новоприбывшему. – Мы вас поместим в соседнюю.
– Нет! – отрезал тот, стоя на полу в носках и раздраженно играя пальцами ног. – Я останусь в ВИП- палате. Она записана за мной, вы не в курсе?
– Я знаю, – отвечал врач. – Но у Петра Платоновича инсульт. Если он сейчас свалится кулём... на вас ляжет большой грех. Может быть, даже срок, уважаемый товарищ. Разве можно так врываться, нервировать? Это известный ученый, Поперека Петр Платонович. Светоч, можно сказать.
К этой минуте уже одевшийся профессор замахал руками.
– Всё очень хорошо. Я пойду домой.
– Нет же! – Врач был непреклонен. – Ложитесь, говорю. А вы... – он снова обратил жесткий взгляд на неожиданного гостя. – Можете расположиться, в конце концов, в этой комнате. Тут диван. Телевизор я поставлю. Вы же просто хотите отлежаться у нас? Вам не обязательно нужна койка с прибамбасами? Кстати... – он понизил голос. – Рентген-установка, та самая, которой мы у вас весной камушки нашли... спроектирована Петр Платоновичем.
– Да?.. – гость сбавил спесь, сел на диван, скрестив ноги. – Я не против. Но мне надо дней десять. Домой ехать не хочу – жена в Испании... и вообще...
– Это ваше право. Оставайтесь. Хотите здесь, хотите в соседней. Но здесь лучше – между вами с Петром Платонович стена. Разве что туалет и ванная общие.
– Всё, – кивнул бизнесмен. – Я же не знал, кто это. Это тот, на кого коммуняки тырятся? Наш человек. Я Матросов Михаил Михайлович. – И он протянул широченную ладонь Попереке – тот привычно-крепко ее пожал.
“Мы не любим хамов, – хотел весело сказать Поперека словами Бендера. – Мы сами хамы”. Но не сказал ничего – кто знает, как у гостя с юмором.
Врач и медсестра ушли. Матросов запер за ними дверь:
– Так лучше! – и, оглядевшись, повернул пластинки жалюзи на окнах поплотнее. Затем вынул из чемодана бутылку армянского коньяка:
– Не подделка, во Франции купил! – и коробку конфет “Mozart”.
Поперека, засмеявшись, достал из тумбочки яблоки и лимон. И вскоре они с новым “больным” сидели за низеньким столиком в прихожей палаты-ВИП, негромко рассуждая о жизни.
– Я ж о тебе слышал! – сразу перешел на “ты” новый знакомый. – Еще в Москве, в аэропорту... подумал, ну молодцы наши, премии получают. А теперь вижу, тебя туда местные не пустят, большевики – они везде, как бляди с медицинской справкой.
– Черт с ними. Когда-нибудь.
– Это верно, доллары не заржавеют, – шевельнув пузом, хмыкнул Матросов. – А хочешь, ты с моим паспортом туда махнешь, там объяснишься... а я вместо тебя тут полежу?
Поперека насупясь, как пограничник, оглядел широкое лицо Матросова.
– Боюсь, наши физиономии не очень совпадают.
– А я вот слышал, какая-то итальянка ради смеху фотку своего пуделя налепила и полмира объездила.
– Так то итальянка. – Поперека помолчал, пригубливая коньяк из стакана. – А ты, Михаил, я вижу, кого-то боишься?
Матросов молча поднялся, взял из чемодана тапки и ушел в ванную. Было слышно, как он там шумит душем. Наконец, вышел в тапках, без носок.
– Ноги ноют от долгой дороги. Хотя у меня носки чистые. Я тоже не дерьмо на палочке. – Матросов налил себе еще, удивленно вскинул брови, глядя на стакан Попереки. Тот показал на сердце. – О!.. Извини. – Новый знакомый выпил коньяк и, жуя лимонную дольку, перекосив лицо, нехотя начал рассказывать. – Вишь ты, Петро, меня подставили конкуренты. Я работал на цветном ломе. Ты понимаешь? Дело калымное. И я тебе скажу, я никогда не призывал народ курочить трансформаторы или еще что. У нас и без того тоннами валяется всякое железо по окраинам. А тут мальчонка сгорел на проводах... потом менты у него в кармане записку нашли... с моим адресом. Ты же понимаешь, профессор, я бы не стал давать адреса кому- то, да еще пацану. На хрен мне он? Я сделал ответный ход – “мерседес” районного прокурора со стоянки ночью увел, расколотил и перегнал на их территорию. И ментам позвонил.
– Остроумно! – хохотнул Поперека. – Это же надо суметь!
– Конечно, мне это стоило больших “бабок”... Ну, они тут как с цепи сорвались. Да еще братву уговорили... потому что я им не платил.
Морщась, Матросов налил себе еще.
– Платил, конечно... да ведь у них аппетит, сами не хотят работать, суки... Решили добить, я точно знаю. Пока за границей мотался, избенку себе там подыскивал, они в квартиру залезли, все перевернули. Причем, ни сигнализация не сработала, ни соседи будто не слышали. А они там всё побили: хрусталь, пианино... люстру сорвали с потолка... то есть, грохот-то был. Напуган наш народ, Петр Платонович.
Он залпом выпил коньяк, как водку.
– Душа горит! Ничего, что я вот так? В самолете старался не пить... всё по сторонам смотрел... может, кто увязался... В аэропорту схватил третье с краю такси и сюда. И сзади вроде бы никто не гнался. – Он сорвал, наконец, с горла галстук. – Кино, бля!.. А ты, наверно, подумал: вор. Раз морда толстая.
– Нет, я так не подумал. Я сужу только по поступкам, свидетелем которых был сам.
– Вот это правильно. Вор должен сидеть в тюрьме, а мы труженики.
– Но в тюрьму я, наверно, попаду. – И Поперека с усмешкой поведал Матросову, как через тайгу прошел в зону Атомного завода, оставил муляж мины под хранилищем, а потом документальный фильм обо всем этом по телевидению показал. И еще переправил на запад образцы зараженной земли, потому что
