что можно за шесть минут и почему шесть минут? Опять на грудь падёт, будет плакать, трястись, стихи свои читать... мол, я напрасно ее бросил... что мы явно созданы друг для друга...”
– Я в другой раз. А сейчас расскажи по телефону...
– Нет! – голосок ее зазвенел. Не зря в школе ее прозвали Копейкой – смех у нее всегда был звонкий и прерывистый, как у брошенный на камни копейки. А уж если рассердится эта малявка... – Или ты приходишь ко мне, к одинокой, бедной.. у меня ни красного вина, ни шоколада... у меня картошка и хлеб... ну, рюмку водки я найду..
– Хорошо, – сквозь зубы вымолвил Поперека и, пряча телефон в карман, поспешил к остановке автобуса.
Через минут двадцать он уже входил в вонючий подъезд дома №21, из подвала чем-то знойно несло, лифт не работал. Петр Платонович поднялся на восьмой этаж и, не отдышавшись, позвонил. Дверь тут же отворилась вовнутрь и перед ним предстала, зябко поводя плечиками, Люся с крашеными в желтый цвет волосами, в маечке и кожаной миниюбке, руки протянуты к нему:
– Входи, мой милый.
О, этот театр! Всегда была такой.
– Оденься же!
– А раньше ты говорил наоборот... – хихикнула, прижимаясь к нему, Люся.
Неугомонная.
– Ну говори, кто. Я побегу.
– Я сказала? – Отпрянув, обиженно заплескала жирно намазанным ресницами. – Сначала посидишь у меня... шесть минут. – Схватила за руку, повела по квартирке, захламленной черт знает чем – тут и невысокая гипсовая копия Венеры Милосской (ах, ее же Поперека сам и купил когда-то), и маска Есенина на стене, и старый, но, видимо, когда-то дорогой диван с облупленными золочеными львиными мордами на подлокотниках... И книги лицом к гостям – Библия и Булгаков, Солженицын и Мандельштам. – Снимай, у меня тепло.
– У тебя холодно! – воскликнул Поперека, никак не желая раздеваться и надолго здесь оседать. И как ребенку пояснил. – Градусов пятнадцать у тебя.
– А вот и нет! – забегала по комнате Люся. – Вот градусник! Видишь – девятнадцать! – И в самом деле, на градуснике было почти девятнадцать.
Она помогла ему снять куртку, потянулась за пиджаком, он рассердился.
– Ну ты чего?! Говори. – Он сел, нетерпеливо потер левой ладонью правый кулак. – Кто?
Бывшая жена укоризненно взглянула на него. И он посмотрел. Давно не видел ее. Вокруг глаз словно птички лапки ходили, губы бледные, на щеках малиновые точки.
– На тебя вареньем брызнули? – не удержался он.
Она обиженно сомкнула губки. И тут же передумала сердиться.
– Ты всегда был жестоким. Истинный мачо. За что тебя и люблю. У меня есть стихи... – Но, увидев, как он скривился, замотала головой. – Не буду, не буду! – И деловитым тоном. – Говорят, ты окончательно ушел от этой своей врачихи. И правильно.
Поперека всхлипнул от нетерпения.
– Люся!.. Ну, прекрати. Говори кто. Как узнала и кто это?
Люся поднялась, молча прошла к серванту, вернулась с бутылкой красного вина (Молдавия) и двумя высокими стаканами. Налила, молча же протянула один гостю.
– Ты ко мне уже не вернешься! – трагически напряженным голосом произнесла она. – А я все равно тебя обожаю. Пей.
Поперека торопливо выпил вино, как воду, вскинул серые свои волчьи глаза.
– Ну?
Она кокетливо улыбнулась. Отпила глоток и сама, булькнув горлом.
– А со мной не хочешь побыть? – Подалась к нему. – Я тебе до сих пор не изменяю, Петя, – уже как безумная, забормотала она, обвивая его шею руками. – да, да, да, да!... Никому... то есть, ни с кем... Да, да, да!.. Ну, полчаса потеряй – ты дашь мне кислорода на год! Петя?
Наверное, лицо у него было страдающим. И она опустилась перед ним на колени.
– Ну, хорошо, мой повелитель... не раздевайся... я так тебя люблю....ты мне весь всегда был сладок...
– Прекрати!.. Люся!.. – Это ужасно. Так же нельзя! Мы же русские!..
..........................................................................................
– Ну, говори же, Люся! Мне это важно! Это как в шахматах! Ну, не мучь!..
– Ты же... видишь – я занята... – Юмор. Рот до ушей.
..........................................................................................
– Я пошла в редакцию, Ленку свою нашла... Я им вообще хотела устроить хай! Сказать, что бомба у них... но решила сначала тебя найти. Некролог приносил некий молодой юноша, фамилия Карсавин. Из газеты “Дочь правды”.
– Карсавин?! Ты не путаешь???
– Я никогда ничего не путаю. – Это верно, память у нее тоже всегда была отменная на цифры и фамилии, хотя Люся вечно прикидывалась этакой рассеянной нимфеткой из богемы.
– Карсавин... – Петр Платонович знал этого юношу. Сын Виталия Витальевича Карсавина, с которым у Попереки славные отношения. Мальчик пару раз приходил к отцу в лабораторию. Кажется, зовут Олег... под два метра, с голубыми сонными глазами... значит, вон он где теперь подвизается... Но почему написал такой ужасный текст? Кто его подтолкнул на это? Не отец же! И если написал, почему не в своей “Дупе” напечатал? Понятно, из-за малого тиража...
Но как же сотрудники большой уважаемой газеты могли принять к публикации этот ужасный некролог?
– Поцелуй меня. Я же помогла тебе? – Она приблизила порозовевшие губки свои, которые только что были черт знает где. Он отшатнулся, но превозмог негодное чувство, чмокнул их. – Вернись ко мне... Мы созданы друг для друга... – вновь шептала она.
– Я хочу быть один, – вставая, уже твердо ответил он.
– Ну хоть сегодня... у меня еще есть идея...
– Насчет еще одной идеи, – он улыбнулся во все зубы, ослепительно, как янки. – Любимый анекдот Будкера. Это когда нужно было остановить какую-нибудь программу... Умерла у Мойши курица... что делать? Сара говорит: сходи к раввину, посоветуйся, что делать. Приходит к раввину, говорит: ребе, у меня умерла курица... для меня это существенная потеря... ты можешь мне что-нибудь посоветовать... Я кормил как надо, почему?.. Хорошо, Мойша, говорит ребе, есть великолепная идея. Очерти вокруг курятника квадрат, сходи в синагогу помолись, и больше тебя беда не тронет. Мойша все делает, как ему сказал ребе, но умирает еще одна курица. Мойша снова идет к ребе, вот умерла еще одна.. как быть? Ребе советует нарисовать вокруг курятника звезду Соломона... и еще поверх ее круг... Мойша не приходит день, не приходит два... Раввин сам идет к нему. Мойша, что, как, помогло? Нет, говорит Мойша, умерла последняя курица. Да, говорит, раввин, жаль, а еще было столько идей!.. Я пошел!
– Хорошо, хорошо.. не сердись... – она бежала за ним к двери, набрасывая на плечи старенькую дубленку с вышитыми на спине цветами. Уж не собирается ли в таком виде с ним на улицу? – Нет-нет... просто холодно... без тебя... – Уже пытается красиво говорить. Надо будет цветы ей в дверную ручку затолкать, какие-нибудь хорошие розы, она из этого сочинит себе новый грандиозный роман, стихи напишет. Работает она техником на Химзаводе, сейчас предприятие стоит, времени у нее много...
Выскочив на улицу, пряча лицо от прохожих, он быстро зашагал к автобусной остановке. В автобусе, к счастью, знакомых снова не оказалось.
5.
