Увидев Попереку, она побледнела.
– Вы... к Игорю Александровичу?.. – пролепетала она. Она, конечно, узнала профессора. Да в редакции наверняка уже состоялся разговор о сомнительной публикации. – Его н-нет...
Петр Платонович дружелюбно улыбнулся.
– Деточка, я не за тем. Позовите сюда автора... я ему пару слов – и пойду. Бить не буду.
Ни словом не возразив, не валяя ваньку (мол, о ком это вы говорите?), она розовыми ноготками набрала номер и тихо бросила в трубку:
– Олег Витальевич... сойдите к нам еще раз... на минуту...
Положила трубу и, слегка покраснев, потупилась.
Через пару минут за спиной Попереки кто-то появился, тяжело дыша.
– Это вы Карсавин? – спросил Петр Платонович не оглядываясь.
– Д-да, – отвечал вошедший.
– Станислав Ежи Лец сказал: знаешь ли ты пароль, чтобы войти в себя?
– Вы... вы из прокуратуры?
– Йес, – вдруг веселея буркнул Поперека. – Что будем делать?
Юноша молчал. И Петр Платонович медленно обернулся к нему. Мгновенно признав его, Карсавин качнулся, словно его ударили. Но Поперека уже не улыбался, не мог улыбаться. Уставясь невидящим закаменевшим лицом на юношу, он пробормотал:
– Я вас, сударь, хотел бы вызвать на дуэль... но вы обосретесь в первую минуту, так как понимаете – я не промахиваюсь. Выйдите на улице и ждите меня – я вам скажу всего лишь пару фраз, и мы расстанемся. Пошел вон! – зарычал Попрека.
Молодой журналист, жалобно сморщив плоское лицо, вышел из приемной. Поперека постарался как можно более ласково посмотреть на девицу:
– Вашему главному редактору привет.
– Вы... будете в суд подавать? – спросила девица. – Я думаю, Игорь Александрович поймет.. произошла ужасная накладка...
“Кстати, неплохо бы содрать с них... именно через суд... но стоит ли?!”
– Вот мой сотовый... – Поперека записал номер на белом краешке одной из газет на столе девицы. – Пусть позвонит.
Олег Карсавин стоял на улице – даже не на крыльце редакции, а за воротами, возле замерших машин.
“Что же мне ему сказать?..” – мелькнуло в голове у Попереки.
– Ну, докладывайте, – только и смог пробормотать он, не глядя на юношу.
– Мой папа ни при чем... – сразу ответил Олег.
– А кто при чем?
Юноша моргал, как от ветра. Он был рослый парень, в джинсах, но шея тонкая, мясистые губы – истинно символ Макдональда – надкушенные... на тонких пальцах два перстня... А мой сын добровольцем, дурачок, воевал в Чечне. Вытаскивал трупы товарищей. Ночами орет: пригнись!.. снайпер!.. Сейчас с заключенными лепит из бетона памятник Петру Первому, сочиняет им письма в стихах домой.
– Я ничего не знаю, – наконец, отвечал Олег. – Мне сказали – я отнес. Я только знаю, наши руководители на вас сердятся.
– За что?! – кажется, наивно воскликнул Поперека. – Я занимаюсь экологией... За что??? – Ох, не унижается ли он сейчас перед этим мальчиком, а в его лице перед вождями местной организации КПРФ? И тут же сменил тональность. – Пошли они, я делом занимаюсь... спасаю Сибирь... Они что, охерели?! Политики-паралитики! Зачем хоронить-то? Ну, обозвали бы.
– Родители прочтут? – выдохнул-догадался юноша.
– Нету у меня родителей! – вдруг багровея, завопил Поперека. – Пшел вон, коза безрогая! Я тогда, блин, и сам займусь политикой! Так и передай!
И кипя от слепого гнева (кому он говорил только что свои слова? В пустоту!), подняв воротник куртки до ушей, Поперека поехал в Академгородок.
7.
В лаборатории все были на месте, мирно тикали электронные часы в простенке над стационарным измерителем гамма-излучения, цвел мелкими розовыми цветочками кактус на столе возле компьютера, у герани в горшке на подоконнике ее красные, словно тряпичные лепестки скукожились, некоторые потемнели и уже отвалились.
Ни с кем не разговаривая, Петр Платонович включил компьютер, попытался продолжить работу над статьей. Но в дверь, там, в лаборатории, постучали – Рабин негромко спросил “кто?” и, подойдя к фанерке ближней двери, прошелестел:
– Карсавин...
“Наверное, сын позвонил”, – подумал Поперека, и оказался прав.
Только Карсавин не сразу начал разговор. Он хмуро прошелся по крохотному кабинету коллеги, постоял, глядя в окно на пасмурное небо. Наконец, повернулся к Петру Платоновичу
– Стыдно. Я приношу вам извинения. Не думал, что мой отпрыск может быть замешан в такую историю. Хотя я ему еще летом говорил – газета экстремистского толка... лучше бы пошел он в “Бирюльки”, бульварная, но все же там интеллигенция. Я, собственно, зашел к вам объяснить, почему предпринята такая акция. Сугубо с моей точки рения. Но не думаю, чтобы я ошибался. Позвольте? – он кивнул на стул.
– Конечно, – встрепенулся Поперека. – Виталий Олегович, пожалуйста. – И как бы даже пожаловался. – Я недоумеваю.
– Итак, вы человек, с моей точки зрения, безукоризненной честности и порядочности. И ни о ком в последнее время гласно плохо не говорили, хотя в прежние годы ваш остренький язык... М-да. Так почему они решили ударить по вам? – Он достал трубку из кармана и медленно, прямо как Сталин в кинофильмах, раскурил ее. Умеет держать паузу. Помолчав, продолжил. – Вы занимаетесь святым делом. Отодвинули работы по плазме, решили спасать город, область. Кто-то говорит: популизм, но я-то прекрасно понимаю, на какой пороховой бочке мы оказались. Так почему?.. Не из зависти же!
Он пыхнул сладковатым дымом в сторону.
– Я полагаю, вот почему. Говорю, как патриот патриоту... вы же не уехали, хотя вас приглашали, я знаю... Итак, не кажется ли вам, Петр Платонович, что наша страна оказалась перед лицом новой революции... и боюсь, довольно страшной?
– Революции? – усмехнулся Поперека.
– Не улыбайтесь, не улыбайтесь. Да, революции. Да. Всему виной грабительская приватизация. Все наши недра, богатства разворованы десятью ловкими людьми, которые в обмен на это поддержали Ельцина... а страна все более нищает... а наши олигархи уже в мировых списках занимают первые места...
– Позвольте, – не мог не прервать гостя Петр Платонович. – Но там все больше бывшие комсомольские и партийные лидеры...
– Не только. Но даже если. Тем более. Пришло время размежеваться. Пришло время срочно строить ряды, ибо запахло кровью и порохом. Поверьте мне, Петя, я мирный человек, я, кстати, партбилет не сжигал, но и не был никогда в первых рядах. Мне что – не мешали бы науке. Но сейчас, когда зашаталось всё государство, нужно куда-то примыкать.
– Я в КПРФ никогда не вступлю!.. – замычал Поперека, чувствуя, как снова каменеет от злости его лицо. Чтобы не дергалась жилка на шее, подтянул правое плечо.
Красавин поднялся и отошел, поскрипывая коленками, на два-три шага, словно для того, чтобы более внимательно оглядеть молодого еще коллегу.
– А кто вам сказал, что непременно надо в КПРФ? Хотя, разумеется, там бы от вас не отказались.
