– PA-NA-SO-NIC... – и остался доволен.
Поперека и Рабин сошли с автобуса, Рабин нес включенную камеру небрежно, поматывая возле колена, как если бы она не работала, – на всякий случай, чтобы на конечной дистанции не нашелся все- таки чрезмерно бдительный человек и не остановил их.
Коллеги через пустырь вышли, наконец, к высокому бетонному забору и, оглянувшись – нет никого – остановились. Сделали вид, что вздумали закурить. Поперека еще раз огляделся и, быстро скинув рюкзак, вынул тяжелый муляж взрывчатки с часовым механизмом.
– Снимай же, ты!.. – прорычал Петр Платонович. – Чтобы вон те фонари было видно! Чтоб не сказали потом – мол, в другом городе разыграли операцию! Да, еще... – Он достал из кармана рюкзака дозиметр, включил. – Сюда!.. Видишь? Ничего себе фон!..
Бледный от волнения, Рабин торопливо водил объективом, чтобы всё попало на пленку: и принесенный груз, и данные дозиметра, и лицо друга-ученого, и бетонный забор, и фонари над ним. И стал пятиться, продолжая снимать, следуя яростному шепоту Попереки:
– Это документ! Давай-давай!.. фиксируй!..
Но как раз в этот момент в поисковом “глазке” видеокамеры кадр замигал и потух – сел аккумулятор.
– Ах черт!..
Но главное успели снять.
Обратный путь занял немного времени, да и страх все же подгонял – два друга успели до наступления темноты к автобусу. Им даже пришлось в селе Батьковщина подождать с полчаса, покуда наберется народ с белыми мешками из-под сахара (везут в город картошку и морковь) и рюкзаками, в которых возятся поросята и куры.
Вечером Петр Платонович позвонил знакомой журналистке с ТВО, Галке Харцевич, та приехала, усатая, веселая, и, быстро накурив в квартире, отсмотрев видеокассету, заорала во все свое воронье горло, что завтра же вечером, блин, в самое золотое время, блин, покажет ошеломленному городу сенсацию – эту попытку взорвать хранилище ОЯТ при полном отсутствии бдительности со стороны хвастливого и могучего Минатома...
10.
Он еще спал, когда зазвонил телефон – не слишком ли рано, в половине восьмого? Да и воскресенье, черт побери. Воскресать, подниматься с каменного дна сизого океана еще нет сил – за вчерашний день устал, и опять-таки все эти мерзости ожидают...
Ни свет, ни заря – наверное, неугомонная Люся...
Телефон умолк и снова зазвонил. Это уже серьезнее. Не Наталья ли? А может быть, пресса? Если Галка Харцевич уже успела растрепаться по городу о великой провокации Попереки...
– Слушаю.
– Я из телефон-автомата, – послышалось из трубки. – Ты у себя?
Голос женский, приглушенный. Кто же это?!
– Да я, я... – наконец, узнаваемо замурлыкала Соня. Софья Пантелеевна Кумкина-Поперека- Кошкина... и как ее теперь... Копалова. Странно, что ей надо. – Ты один?
Надо было ответить “нет”. Но что-то остановило. Может быть, у Тумбочки со Сластями есть любопытная информация.
– Я сейчас подъеду...
Прибраться в квартире? Нет. Она из мира чиновников, долго тут не задержится. Коммунисты клинья бьют? Велели передать, что публикация не по их вине? И теперь предложат свою крышу?
Но одеться-то надо. Не в трусах же встречать женщину, если даже она твоя первая жена.
Натянув брюки и накинув рубашку, еще босой, он отпер дверь – так быстро явилась Соня. Видимо, звонила из телефон-автоматной будки внизу, возле гастронома.
– Пливет... – слегка шаловливо прошептала Соня, все еще играя в маленькую девочку. – Не ждал?
Ах, Тумбочка со Сластями Внутри. Всему свое время. Наше с тобой времечко ушло, улетело через форточки и коридоры общаги, где царствовали запахи жареной картошки и дешевых одеколонов. Ах, ты и сейчас пахнешь сладкими духами... но не чрезмерно ли?
Она подставила губки дудочкой – все как бы играя, как бы сюда забежала просто так, пару слов сказать по старой дружбе. Но столь рано просто так в гости дамы к одинокому мужчине не приходят. Да и под плащиком с меховым подкладом у нее белая блузка, через которую всякие прелести просвечивают.
Оглянулась, потом очень серьезно, исподлобья посмотрела на Попереку:
– Ты, конечно, удивлен. Да, я многим рискую, придя к тебе... но мой муж сейчас, несмотря на воскресный день, на планерке... а я как бы поехала в юротдел завода... я же консультант на алюминиевом... Но я не побоялась, пришла сказать тебе, чтобы ты поостерегся, не делал в эти дни резких движений. Как бы презрительно восприми удар. Люди уважают силу.
– Резкие движения я только с тобой иногда в постели себе позволял... – хмыкнул Поперека, наливаясь веселой злостью и желанием выпнуть ее под жопку. – Что еще, мадам Коллонтай? Вы с этим явились?
Она обиделась. Она, видимо, прежде чем прийти, серьезно подумала. У нее и любимое выражение было всегда: мне надо подумать... Так вот, подумав и придя, она, кажется, недоумевала, почему же Поперека не радуется ее приходу, не благодарит, на коленях не стоит?
– Странно, – только и пробормотала Соня. – Очень даже странно с твоей стороны. Я для тебя теперь совсем чужая?
“А кто же ты”, – хотел резануть Петр Платонович, и вдруг ему стало неловко. Он никогда женщинам не мстил, с женщинами не позволял себе быть хамом.
Только раз ее обидел при людях, когда в университете на вечере бальных танцев (ах, эти танцы! Не уходят из памяти, почти как первый лазер!) он, Поперека, стройный, верткий, как юла, отплясывал под аплодисменты с одной девицей с физмата и получил специальный приз – магнитофон, по тем временам гигантский приз, который он тут же отдал партнерше... а они с Соней были уже муж-жена. И вот она, низенькая, косолапая, подрулила к своему любимому:
– Станцуй и со мной... – он смутился. Это было бы ужасно смешно. Impossible. И он, оскалясь, буркнул. – Дома, дома, в темноте... чтобы никто не видел...
А ей так хотелось пройтись с ним перед всеми по паркету актового зала. Смертельно обиделась, насупилась, как карась.
Точно, как сегодня. И Поперека, пожалев ее, что ли, не долго думая, обхватил пышную, жаркую, и понес к постели – она же для этого пришла? Впрочем, она не сопротивлялась... только когда уже были нагие, вместе, замурлыкала, как в девичестве.
– Зачем ты меня бросил? Я бы тебе помогала... я этих людей хорошо знаю, я бы советы давала...
Как ей объяснить, что ЭТИХ ЛЮДЕЙ она узнала уже позже. И кажется, сообразив это, принялась шептать ему в волосатую грудь:
– Но я тебе буду, буду помогать... ты такой горячий... неосторожный... Мы ведь оба с тобой патриоты? Ведь ты патриот? Ты как Гарибальди...
– Гори-балда?
– Перестань паясничать!
– Это вы паясничаете над паюсной икрой... ладно, прости...
...Когда она ушла, Петр Платонович, морщась, открыл окно нараспашку – чтобы выветрился запах ее дурманных духов.
Телефон долго молчал. Но вечером, когда по телевизору показали документальные кадры, снятые вчера на секретной территории Рабиным, грянули звонки. И Поперека с мстительной усмешкой, почти
