37
Агапов забрал со служебной стоянки свой «форд-эскорт» и усадил в машину Шилова и Здановича. Журналист с тревогой посмотрел на героя своего будущего сенсационного материала. Бывший заложник выглядел очень плохо. Несмотря на то, что вечер был прохладный, на его лбу блестели капли пота, он часто облизывал губы и неровно шумно дышал.
Миновав Жуковский, возле которого располагался аэродром, они поехали в направлении столицы. Агапов включил магнитолу: пела какая-то новомодная певица, которая предлагала кому-то попробовать какую-то «джагу-джагу».
— Как там Паша? — чуть повернув голову, поинтересовался Агапов у Шилова. — Давно его не видел: все дела, зайти некогда…
— Паша? — недоуменно переспросил тот, но тут же понял, что речь идет о главном редакторе «Зеркала новостей». — Для кого Паша, а для кого — Павел Семенович. Никак. Нормально.
— Ты хоть это, газетку-то мне презентуй, когда твой материал про нас пойдет, ага? — продолжал Агапов. — Я тебе номер своего мобильника дам.
— Само собой.
— И фотки будут?
— Будут, — рассеянно отозвался Шилов, думая о своем.
— Много?
— Не знаю.
Простояв более получаса в нескольких пробках, они добрались до Белорусского вокзала около семи вечера. Агапов попрощался и уехал. Шилов усадил Николая в зале ожидания, взял его справку. Бросив напоследок тревожный взгляд на своего подопечного, журналист отправился за билетами.
В кассовом зале он занял очередь, дождался последнего и предупредил, что отойдет на пару минут.
Достал мобильник и набрал номер Сухорукова.
— А, стажер? Уже в Москве? Как слетал?
— Отлично, Павел Семенович. Репортаж почти готов. Постараюсь послать его вам по электронной почте.
— По какой электронной почте? Ты что?
— Понимаете, тут такое дело…
— Не понимаю. Какое? — с некоторым раздражением произнес Сухоруков.
— Мы привезли с собой из Кабула бывшего заложника. По крайней мере, он утверждает, что бывший заложник, один из тех троих, что были похищены в феврале в Пакистане. Помните, мы давали материал об их гибели?
— Помню, — подтвердил главный редактор.
— Ну, так вот, — воодушевляясь, продолжал молодой человек. — Он утверждает, что вместо него убили кого-то другого, а его перевезли в Афганистан. А того, ну, которого приняли за него, похоронили вместо него… В общем, длинная и запутанная история, Пал Семеныч, но может получиться потрясающий материал! — стал волноваться Шилов. — Этот человек из Минска, он очень болен, и я хочу поехать с ним, с вашего позволения, конечно, — дипломатично добавил Шилов, хотя уже решил, что, даже если шеф будет против, он, Виктор, все равно поедет, — или грудь в крестах, или голова в кустах! Вдруг это шанс, которого люди ждут всю жизнь? А, в крайнем случае — на «Зеркале новостей» свет клином не сошелся!
— Так зачем ехать? Разве нельзя взять у него интервью прямо в Москве?
— Никто не верит, что он жив, даже наш посол. Он, ну, этот заложник, сам говорит, что его слова смогут подтвердить только те, кто знает его лично: друзья, знакомые. А они, сами понимаете, в Минске.
— Гм… значит, говоришь, потрясающий материал? — задумчиво протянул шеф. — Откуда вообще взялся этот мужик?
— Американцы передали его российскому послу, — с готовностью пояснил Шилов.
— Какие американцы? Как он попал к американцам? Ты, стажер, может это — принял по случаю благополучного возвращения? — с досадой проговорил Сухоруков. — Тогда лучше проспись, потом звони!
— Ни капли, Пал Семеныч. Но все так сразу не объяснишь, тем более по телефону. Я ж говорю, запутанная история…
— Ладно, поезжай, — подумав немного, сказал Сухоруков. — Черт его знает, может и правда, в этом что-то есть?
— А командировочные расходы потом оплатите? Проезд там, проживание, если понадобится.
— Давай так, стажер: если ты действительно привезешь в редакцию сенсацию, получишь не только командировочные, но и приличную премию. Если нет —
— Не понял, Павел Семенович.
— Эх ты, стажер! Это же Высоцкий!
И главный редактор отключил мобильник.
Ну что ж, это уже кое-что. Шеф не сказал «нет» — и то ладно. Шилов сунул телефон в карман и направился к кассам.
38
Вагон был полупустым, и в купе они с Шиловым оказались одни.
Зданович свел на нет новую попытку честолюбивого журналиста разговорить его и тем самым начать разработку сенсационной жилы немедленно. «Потом, Виктор, потом», — вяло отмахнулся он. Едва поезд тронулся, Ник лег на нижнюю полку и, к немалому разочарованию Шилова, отвернулся к перегородке.
— Чай хоть будете?
— Нет, — глухо отозвался Зданович.
Вскоре он забылся тяжелым и странным сном.
Ему снилось, что он пытается читать Алле свое стихотворение, которое нравилось ей больше всего, — и никак не может вспомнить его полностью.
Потом она принесла ему гитару и села напротив, выжидательно глядя, а он, взяв инструмент, вдруг обнаружил, что на нем нет ни одной струны и ему не удастся извлечь ни звука. И тогда Алла стала смотреть на него как-то по-другому — словно прощалась с ним навсегда… Во сне он очень отчетливо, почти реально чувствовал на себе этот взгляд и ему стало страшно: Алла словно вычеркивала его из своей будущей жизни.
И словно в подтверждение этого появился российский посол и стал тыкать пальцем в какой-то лист бумаги, злорадно повторяя:
Зданович подумал: «Говорят, что смерть во сне — самая легкая и желанная смерть, но я не могу умереть сейчас, потому что должен увидеть Аллу…»
И он не умер, а проснулся — и храп Шилова с верхней полки вернул его к действительности.
Он лежал, уставившись в потолок, по которому время от времени пробегали полоски света снаружи, и
