Липатов. Уводи катера!
Сипягин. Успеха, товарищи! Не забывай, Липатов, здесь узел синим карандашом!
Липатов. На штурм первой линии! Впере-е-д! Ура-а-а!
Бойцы бросаются на завалы. Навстречу им поднимаются немцы. Начинается рукопашный бой. Бой жестокий. Один против одного.
Умолкают вблизи пулеметы. Слышно, как идет огнестрельный бой вдали. Доносятся далекие раскаты «ура-а-а!» Рокот уходящих торпедных и сторожевых катеров.
Женя, Женя, укрывайся. Укрывайся, прошу тебя. Налаживай связь.
Женя (с телефонными катушками и аппаратом в руках). Заклинаю тебя, не ходи вперед!
Липатов. Оставайся здесь! (Перебегает и падает.)
Женя. Гриша! (Бежит к нему. Падает рядом с ним.)
Липатов. Что ты здесь? Ползи обратно. Выполняй приказ.
Женя. Ты не ранен? Не ранен?
Липатов. Впере-ед! (Бросается туда, где идет рукопашный бой.)
Женя. Гриша! Гриша! (Разматывает катушку. Ползет в сторону.)
Продолжается рукопашный бой, в котором особенно заметен Тарасюк, бросающий немцев направо и налево. Рядом с ним — Рахимов.
Тарасюк. Вашего преосвятителя бабушку!
Рахимов (бросая немца через себя). Передавай, пожалуйста, привет аллаху.
Тарасюк. Со святыми упокой!
Рахимов (выхватывая свернутое знамя, укрепляет его на высоте заграждений). Да здравствует Советская Родина!
Падает Рахимов. Падает перерезанное автоматной очередью знамя.
Тарасюк (подхватывает знамя). Ах вы гады! Друга убили! Друга! Гафур! Гафур!
Рахимов (лежа делает рывок). Вперед! Вперед! (Замирает.)
Заканчивается рукопашный бой. Бойцы Липатова укрепляются на гребне заграждений.
За чертой ограждений исчезает Липатов. К пулеметной точке, слева, ползут Коновалов и Саркисов.
Коновалов (наткнувшись на Хоботка). Василь?!
Хоботок. Коновалов?!
Саркисов. Ираклий?
Нижарадзе. Ашот?!
Хоботок. Братушки! Вы откуда?
Коновалов. С Малой земли... Нас послали на связь с вами. Где командир?
Нижарадзе (показывая на ограждения). Там.
Саркисов. А я думал, не встретимся!
Коновалов (Хоботку). Ползем, Вася.
Хоботок. Ползем, отец... Ползем, дядя...
Коновалов. Какой я тебе дядя?
Хоботок. Ты ж не тетя... Давай, дядя.
Ползут за гребень ограждений.
Нижарадзе. Ашот, Ашот... Как там, живы все?
Саркисов. Были живы... Не все... Не все, Ираклий.
Нижарадзе. Лейтенант?
Саркисов. Был жив...
Нижарадзе. А Маша? Маша?
Саркисов. Жива... Была...
Нижарадзе. Как была? Как была?
Саркисов. Видел — была жива... А потом не видел... Потом сюда нас послали... Уже не видел...
Нижарадзе. Она тебе что-нибудь сказала?
Саркисов. Когда ж ей говорить-то? Когда?
Нижарадзе. Ашот, она должна быть жива! Должна!
Саркисов. Ираклий, о чем ты думаешь в этот час?
Нижарадзе. О ней думаю, Ашот! О ней!
С гребня ограждений ползет Тарасюк.
Тарасюк. Братушки, подтягивайтесь вперед. Команда! Подтягивайтесь. Рахимова убили гады! Я за него... У-у, гады! (Ползет дальше. Кричит.) Братушки! Вперед! Подтягивайтесь! (Увидев Женю.) Давай, бабулечка, давай...
Женя. Какая я тебе бабуля...
Тарасюк. Ну, сержант... Один черт. Командир требует...
Женя. Подполковник?
Тарасюк. Подполковник... Ишь ты, зеленоглазая!
Женя, Нижарадзе, Саркисов и другие бойцы ползут через ограждения. Где-то гремит далекое «ура-а-а!». Далекая перестрелка. Медленно темнеет. Но и в темноте вспыхивают, словно всполохи, огневые вспышки...
Драматическая тишина.
Совсем темно.
Голос из темноты (спокойный, густой, медленный). Это была первая ночь в Новороссийске. Ночь на развалинах города. Враги не хотели уходить из Новороссийска. Они подтягивали части для того, чтобы отбить смертоносные атаки героев-черноморцев. Еще вчера эти люди в черных бушлатах и полосатых тельняшках жили другой жизнью, думали о родных, писали письма и даже шутили... Теперь уже все оставалось позади, как этот небольшой отрезок Черного моря от Геленджика до Цемесской бухты, до этих дышащих огнем и жарким свинцом оборонительных сооружений, воздвигнутых неизвестно по какому праву вторгшимися в наши пределы армиями немецкого фашизма.
Но километры, сотни и тысячи километров, которые прошли и проехали, грохоча танками, эти люди в мундирах грязно-серого мышиного цвета, в конечном итоге не дали ничего ни им, ни их стране, ни ее
