Пауза.
Капитан (приподнимается с дивана). Я не хочу умирать!
Курт. Недавно ты желал уничтожения! Капитан. Да, если оно безболезненно!
Курт. Но это не так!
Капитан. Что же, стало быть, это и есть уничтожение?
Курт. Его начало!
Капитан. Спокойной ночи!
Курт. Спокойной ночи.
Занавес
Декорация та же, но лампа почти погасла, в окна и застекленные двери задника сочится хмурый рассвет; море штормит. На батарее, как и прежде, выставлен часовой. На кушетке спит Капитан. Курт сидит рядом на стуле, бледный, измученный.
Алис (входит слева). Спит?
Курт. Заснул на рассвете.
Курт. Временами он задремывал, а так все больше говорил.
Курт. Рассуждал о религии, словно школьник, но с таким видом, будто разрешил все мировые загадки! И наконец под утро изобрел бессмертие души.
Курт. Безусловно! Никогда не встречал подобного высокомерия. «Я существую, следовательно, Бог есть».
Курт. Он был бы смешон, не будь в нем трагизма, однако, при всем его ничтожестве, в нем есть черты величия! Неужели у тебя не найдется ни единого доброго слова для него?
Курт. Он ничего не слышит, я дал ему морфий!
Курт. Да, и в его уродстве есть что-то богомерзкое! Оно особенно бросалось в глаза во время наших с ним стычек; а потом, когда Эдгара не было рядом, образ его разрастался до чудовищных размеров и форм и буквально преследовал меня, точно привидение!
А л и с. А мне каково, представляешь?!. Между тем годы, пока он ходил в младших офицерах, были для него настоящей пыткой! Правда, время от времени ему помогали — кое-кто из денежных людей. В этом он признаваться не желает и помощь принимает как должное, не выказывая ни малейшей благодарности!
Курт. Мы же собирались говорить о нем хорошее!