— Осматривался. Увы, поблизости деревень нет. Но ничего страшного, — переночуем в спальных мешках. Надо же их испытать.
Спальные мешки представляли из себя по-сути, двойные надувные матрацы, изолирующие спящего от прямого контакта с холодной землёй, и снижающие теплопередачу воздушной изоляцией. Накачав два спальника при помощи ножного насоса, путешественники забрались в них.
Островский довольно быстро заснул, а Бронштейн, глядя на звёздное небо над головой, разговаривал со своим альтер-эго.
— Макаров, зачем ты так подставился? Десять сортов резины! Ведь как ты сам говоришь, после того, как в Совнаркоме «прочухают», в чём дело, ждёт нас «дорога дальняя и казённый дом», хоть и не тюрьма, но по-сути, близко.
— А надоело боятся, — внезапно признался двойник. Это тест на «совковость» нынешней власти. Ну и на наше умение внушать. Ведь формально, и по «журналу изобретений», мы с тобой Бронштейн, в открытии суперкатализатора не участвовали! Идею сумели внушить Стасу так, что он всерьёз думает, что именно ему она пришла в голову первому! Ну и не забывай, что реально полный цикл производства есть только для двух видов каучука — изопренового и силиконового. Остальные — получены экспериментально и требуют редких реактивов. Суперкатализаторов для них нет!
— Получается, что Стасу мы Нобеля по химии подарили?
— Получается так. Теория цепного катализа — это откровение, по нынешним временам-то! Посмотрим на реакцию властей. Смешно, но ещё нужно сообразить, что произошло что-то экстраординарное! Доходит это до компетентных товарищей далеко не сразу, особенно по-нонешним то временам.
— А если нас «загребут»?
— Ну и что? Впечатление о том, что Бронштейн не причём, а разработка — группы гениальных учеников специализированного технического училища создано устойчивое. Помнишь, как Лебедев реагировал? Вцепился в Зайца, а о тебе забыл. Думаю, заберёт он группу Зайца к себе, и на этом дело закончиться. Ну, возможно, нам запретят производить катализатор у себя, будут присылать. Что непринципиально для производства — катализатор расходуется очень слабо.
Матвей поворочался с боку на бок, устраиваясь поудобнее. Некоторое время лежал неподвижно, бездумно глядя на рисунки созвездий…
Тем временем на велозаводе события развивались по-нарастающей. Сергей Васильевич Лебедев сумел добиться прямого телефонного соединения с Дзержинским, и сейчас буквально прокричал в трубку:
— Ребят надо спасать! Ведь это открытие мирового уровня — синтетический каучук! Целых два сорта, лучьше природного! А если узнают в той же Польше? Ведь не остановятся ни перед чём! ВЫКРАДУТ ребят и пытками заставят…
— Сергей Васильевич! Не горячитесь! Кто там отличился?
— Станислав Зайцев со товарищи…
— Значит так, Дзержинский начал диктовать Лебедеву план действий:
— Всех, кто активно принимал участие в разработке каучука, вывезти в Москву. Все «яйца» в одну корзину не класть — перевозите ребят по-очереди. Оборудование для получения каучука тоже вывезти…
— Нет, это Вы, товарищи не понимаете! Что злостно мешаете нам! Срываете график работ!
— Слушай, Стас, не кипятись! — осадил комсомольского вожака плотно сбитый ОГПУ-шник. Что от твоего графика работ останется, если польская «безпека» бомбу на заводе взорвёт?
— Так помогите с охраной! Мы, кстати, с ребятами, охрану завода наладили…
— Дежурных сторожей, у которых кроме сигнализации и нет ничего? Не смеши, Стас! У поляков диверсанты — зубры, твоих сторожей завалят, те и понять, что произошло не успеют.
— Ну так помогите! Мы к вам уже обращались, наганы выдали бы, а?
Проснулся Матвей из-за того, что вынырнувшее из-за горизонта Солнце осветило его лицо.
Зевнув, Бронштейн осмотрелся. На траве была видна роса, посеребрившая луг, на котором рос дуб. Было удивительно тихо, лишь изредка где-то вдали слышался голос пичуги.
Над рекой стоял туман, делавший реку похожей на горное ущелье, полное облаков.
Посмотрев в сторону товарища, Матвей увидел, что Островский ещё спал.
Преодолев желание полежать ещё, Бронштейн отстегнул «липучку» спальника, и застучав зубами от очень свежего воздуха раннего утра, быстро собрал спальник в баул, а затем приступил к утренней зарядке. Здесь вмешался Макаров, сразу после гимнастики заставивший общее тело сделать растяжку, которая уже удавалась, несмотря на изначальное слабое физическое развитие.
Затем, Макаров стал вспоминать приёмы некогда изучаемого им айкидо. Впрочем, тогда, в юности, он особых успехов не добился.
Сейчас же, обладая невесть откуда взявшимся опытом, позволявшим уверенно судить о назначении тех или иных приёмов, Макаров принялся разрабатывать один из них, который для нынешнего тела был наиболее прост в исполнении.
— Макаров, действия что ты выполняешь, это приём какой-то борьбы? Вроде ты как-то рассказывал об айкидо.
— Угу. Правда тогда, я зря потратил время. Айкидо довольно сложно в освоении. Лучше я бы посещал секцию самбо. А так толком драться так и не научился. Вот, вспомнил один приёмчик, пытаюсь его точно воспроизвести.
— И смысл? Одного приёма для драки мало! — скептически возразил Бронштен.
— Брюс Ли, известный боец и киноактёр, как то раз сказал:
— Я не опасаюсь бойца, знающего тысячу приёмов. Я опасаюсь бойца тысячу раз повторившего один приём! — парировал Макаров. Это приём позволяет уклониться от удара противника и использовать его энергию движения. Вот и будем его доводить до совершенства. Учитывая практически поголовную «боевую» неграммотность нынешнего населения, этого будет достаточно, чтобы сойти за неплохого рукопашника.
— Ладно, посмотрим, согласился Бронштейн.
Закончив тренировку, Матвей посмотрел на Островского, и увидел, что тот выбрался из своего спального мешка и с интересом наблюдает за ним.
— Что это за гимнастика такая чудная?
— Пытаюсь изобрести приём борьбы, специально «заточенный» под «щуплого» студиозиуса.
— А… Не проще ли изучить приёмы обычной кулачной борьбы?
— Может быть, не буду спорить. Но проверить мой «самодельный» приёмчик не помешает. Вот разучу его как следует, и сравним, чья борьба лучше.
— Хорошо! Островский явно заинтересовался.
Последующий час путешественники потратили на то, чтобы установить в обнаруженном далее по дороге затоне сетку на рыбу. Проверили свои велосипеды, а затем занялись сбором топлива для костра. Что, учитывая практически полное отсутствие деревьев в округе, окзалось непросто.
Матвей нарубил собственноручно выкованным во время экспериментов по получению стали «мачете» хмызняка — прутьев кустов, росших на берегу. Николай же собрал выброшенный на берег просохший плавник.
Провозившись ещё час, набрали топлива достаточно для костра.
Прутья, нарубленные Бронштейном гореть не хотели, даже несмотря на полив их триэтилалюминием — самовоспламеняющейся на воздухе жидкости, которую Матвей взял из химлаборатории взамен спичек. Несмотря на доменный жар, который давала эта жидкость, костёр из прутьев хмызняка отчаянно дымил, но разгораться не желал.
Островский, понаблюдав за мучениями Бронштейна, наконец не выдержал, и заявил:
— Давай я костёр разведу. Ты прутьев с живых кустов нарубил, и вблизи воды, они гореть, пока не просохнут, не будут.
Матвей, признав своё поражение, отошёл в сторону.
Островский приступил к делу со всем тщанием. Глядя на его уверенные действия, Макаров прокомментировал:
