голове.
— Лгать себе… тяжело, — криво усмехнулся Грин. — Но не лгать… иногда просто невозможно. А вы все равно — зло. И смерть — зло.
— Так говорят христиане, — сказала девка. — А ты заставил себя в это поверить и видишь лицо собственной матери на всех образах Богородицы, да? Ты любишь, Грин, можешь любить — поэтому тебя и зовут уставшие. Твои выстрелы — как наши поцелуи. Ты чувствуешь больше, чем хочешь показать. Я права?
Грин полез в карман — Иван был уверен, что за ножом — и вытащил связку ключей. Присел рядом с вампиршей, готовно протянувшей руки. Иван, несколько секунд молча наблюдавший за этим безумным действом, наконец обрел дар речи и выдохнул:
— Грин, что ты делаешь, опомнись!
— «Браслеты» с нее снимаю, — сказал Грин буднично и спокойно. — Чч-ч… замок заело.
Ивану вдруг стало страшно, как никогда. Дикий, цепенящий ужас сделал все его тело ватным, а ноги — непослушными. На его глазах Грином овладевал дьявол. Иван увидел, как это бывает. Его замутило от мысли о том, чем это может кончиться — но он не мог выдавить ни единого слова.
Грин отшвырнул наручники в сторону. Девка даже не попыталась напасть — но она сделала хуже: привалилась головой к плечу Грина, дружеским, теплейшим движением. По разумению Ивана, Грин должен бы был отпрянуть в сторону, содрогнувшись всем телом, но он даже не пошевелился. Он смотрел на запястья вампирши — сквозь обугленную плоть просвечивали белые кости, но при этом тварь могла двигать пальцами, будто были целы ее сухожилия и нервы.
«Фикция, — думал Иван, обливаясь холодным потом, но все еще молча. — Иллюзия. Она делала вид. И теперь делает вид… Господи!» Он принялся молиться про себя, от этого сделалось полегче — но только ему. Грин по-прежнему сидел на полу рядом с девкой и не скидывал ее голову с плеча.
И от прикосновения к ходячему мертвяку ему не было ни страшно, ни отвратительно; только между бровями пролегла пара ассиметричных морщин, а взгляд стал таким же болезненно мечтательным, как и у твари.
— Линия… — пробормотал Грин задумчиво. — Ты тоже видишь эту линию? В смысле — чуешь?
Вампирша тихонько потерлась щекой об его плечо:
— Когда меня зовут. Умирающие. Чтобы я помогла им уйти с миром.
Грин вдруг улыбнулся, опасно, как на охоте, и рывком повернул к себе ее лицо:
— Тонька, — сказал он очень тихо, — да, мне нравится убивать… вас. Любовь? Не знаю, но… в чем- то ты права. И ты говоришь, что те, убитые — сами подставились? Смертники? Линия?
— Отпускаешь уставших, — ответила девка еще тише. — Это милосердно. Я слышала, ты убил кого- то, нарушившего Кодекс… Благородно… Но я думала о другом. О том обмене Силой, который… бывает только по любви, по любви и боли… по общей боли… это очень наше, экселенц. Ты ведь это еще с гор понимаешь…
Грин ухмыльнулся, причем, как показалось Иван, несколько даже польщенно. Снова облизнул губы и кивнул. Иван не выдержал и тряхнул его за плечо.
— Ты что, Грин?! — окликнул он более грубо, чем хотел. — Ты же хотел выяснить, где эти гады собираются! Ты забыл?
Грин обернулся, длинно и медленно проведя ладонью по щеке вампирши. Секунду у него был вид человека, которого внезапно разбудили, но он достаточно быстро собрался.
— Погоди, — сказал он, хмурясь. — Какая разница… Это уже не так важно. Я должен кое в чем разобраться.
Иван воздел руки.
— Грин, что ты творишь? Прости, но я уже понимать перестал.
Грин встал с пола и принялся крутить перстень. Вампирша наблюдала за ним, глядя снизу вверх светящимися глазами.
— Знаешь, Ванюха, — сказал Грин после сильно затянувшейся паузы, — нам с тобой надо поговорить. С глазу на глаз. По делу.
— А эту? — Иван показал на девку стволом. — Грохнуть?
— Нет, — отрезал Грин, и глаза у него тоже светились. — Пойдем в кухню.
— Чтоб она смылась? — спросил Иван недоуменно. — Грин, ты чего, она же смоется! Они же через стены ходят!
— Ходят. Но не с серебром в колене.
— Слушай, Грин, — сказал Иван умоляюще, — надень на нее «браслеты» хотя бы?
Взгляд Грина сделался абсолютно непреклонным, не потеплев даже от улыбки.
— Мы ей руки до костей сожгли, — сказал он. — Она до сих пор не восстановилась — смотри.
Грин нагнулся, взял девку за руку спокойно и легко, как серпентолог берет ядовитую змею, поднял к глазам Ивана обгорелое запястье. Вампирша не восстановилась, но начала восстанавливаться — кости уже не торчали так заметно — и по-прежнему не сопротивлялась. Ивана поразила Гринова отвага, граничащая с бравадой — ну зачем он показывает, что ему все нипочем? А если тварь нападет?
— Она пальцами двигает, — сказал Иван. — Ты зря думаешь, что она такой уж беспомощная.
— Без «браслетов» будет нормально, — Грин отпустил руку девки — и вдруг запустил пальцы в ее волосы. И лицо у Грина сделалось какое-то… неотмирное… — Ты же будешь тихонько сидеть, гадюка? — спросил он то ли угрожающе, то ли нежно, запрокинув ее голову назад. — Будешь ведь?
— Буду, — прошептала вампирша чуть слышно. — Разумеется, буду. Знаешь — буду делать все, что скажешь. Линия, экселенц, ты — моя линия… мне ли противиться судьбе?
В глазах Грина вспыхнули холодные огоньки. Он медленным ленивым движением отпустил волосы девки и влепил ей затрещину — вовсе не шутя, но с какой-то неприличной расстановкой.
— Пойдем, — приказал Ивану, смотрящему на происходящее во все глаза. — Пойдем, я сказал!
Ивану ничего не оставалось, как выйти за ним. Он тщательно закрыл за собой дверь, еще успев заметить лицо вампирши — задумчивое и, как будто, пьяное.
Выйдя на кухню, Грин первым делом распахнул форточку и высунулся туда чуть ли не по пояс. Иван растерянно наблюдал, как он часто и глубоко дышит. Холодная ночь постепенно катилась к утру; небо стало темнее, и ни одно окно не горело в доме напротив — наступил самый глухой и сонный час.
Грин отдышался и обернулся.
— Слушай, Грин, — сказал Иван, — что с тобой происходит, а? Знаешь, меня что-то совершенно не радует, что мы поймали живьем эту погань… потому что она на тебя плохо действует.
— Надо будет там окно занавесить, — сказал Грин, будто не слышал. — День, конечно, будет пасмурный, но солнце и за облаками солнце…
— Ты хочешь ее тут на целый день оставить? — Иван был шокирован до глубины души. — На целый день?
Грин вытащил из пачки сигарету и закурил. Несколько минут следил за перетекающими струйками дыма. Наконец сказал:
— Я хочу оставить ее насовсем.
Иван сел.
— Как?
— Просто, — сказал Грин, как всегда говорил Грин. Спокойно, уверенно и жестко. — Она моя. Моя добыча. Мне принадлежит. Я ее хочу… в смысле, себе оставить хочу. Она мне дает… сама… что у других забираю, когда отстреливаю. Это тяжело объяснить. Просто — прими как данность.
Иван почувствовал, как изнутри снова поднимается паника.
— Грин, — зачастил он, — ну что ты говоришь? Тебе ж и на живых-то потаскух было наплевать… что тебе дохлая? Слушай, давай шлепнем эту мразь и к бате сходим посоветоваться… с тобой что-то не то происходит. Ты помнишь, как меня учил?..
Грин усмехнулся, потушил сигарету, положил Ивану руку на плечо — снова пришла минутка, когда он стал самим собой.
— Знаешь, Ванюха, — сказал он грустно, — похоже, я втянул тебя… не туда.
