Природа наделила молодого человека той суровой, мужественной привлекательностью, что внушает подсознательное уважение мужчинам и кружит головы женщинам. Но хотя Брустер наверняка видел, что представительницы прекрасного пола то и дело на него оглядываются, тщеславия в нем не было ни на грош. И поклонниц своих он никоим образом не поощрял.
Когда-то он признался Дженнифер, что принадлежит к породе однолюбов. И, безоглядно поверив его словам, она надеялась и молила о том, чтобы именно ей довелось стать для Дона той одной-единственной, которую он назовет женой, которая родит ему детей…
Изнывая от тоски и сладостно-мучительной боли, Дженнифер любовалась смуглым лицом, темными бровями, между которыми пролегла складка задумчивости, точеным, с горбинкой, носом, длинными густыми ресницами, резко очерченными скулами.
Что за нежданный, бесценный дар — просто сидеть в кресле и глядеть на любимого… Когда-то Дженнифер ни минуты не могла пробыть вдали от него. Предвкушала, что им предстоит провести вместе всю жизнь, и мысль эта наполняла ее счастьем. В ту пору она наивно верила, что и Дон разделяет ее чувства.
Ах, если бы он любил ее! Сердце болезненно сжалось в тоске о несбывшемся, на душе сделалось горько и пусто.
Темная прядь упала ему на лоб. Нетерпеливо отбросив ее, Дон вскинул голову и встретился с Дженнифер взглядом. Она поспешно отвернулась, уставилась на огонь, сбросила туфли и вытянула ноги поближе к огню, наслаждаясь ласковым теплом.
Дженнифер снилось, будто Дон целует ее. Поцелуй этот, легкий и невесомый, казался слаще вина и нес с собою неизъяснимую радость. Какой убедительный, граничащий с реальностью сон! Она чувствовала, как губы любимого мягко и обольстительно прильнули к ее устам, требуя ответного отклика.
Губы ее раскрылись под ласковым натиском, и, тихонько застонав от удовольствия, Дженнифер подалась вперед, обвила руками шею Дона. Но тут же глухо вскрикнула… и открыла глаза. Сотканный из грез возлюбленный стоял перед нею во плоти. И не просто стоял — склонялся над нею, опершись на ручки кресла, так, что губы молодых людей почти соприкасались.
— Что ты делаешь? — возмутилась она, отворачиваясь.
— Всего лишь бужу Спящую красавицу добрым, старым, испытанным способом.
— Не смей целовать меня! — запротестовала Дженнифер. — Я этого не хочу.
— А минуту назад очень даже хотела.
Не в силах отрицать очевидное, она предпочла промолчать. Дон выпрямился, отступил в сторону, уселся в кресло напротив, не сводя глаз с раскрасневшегося женского лица.
Все еще сонная, Дженнифер огляделась по сторонам. Бархатные шторы задернуты, свет выключен, комнату освещает лишь пламя камина. Что за интимная, романтическая атмосфера!
— Ты уже закончил работу? — поинтересовалась она.
— Да вот решил сделать перерыв и посидеть у огня.
Дженнифер вдруг поняла — да так отчетливо, словно собеседник сам в этом признался! — что Дон наблюдал за нею. Она отчего-то смутилась и оробела, почувствовала себя уязвимой и беззащитной. По спине пробежал холодок.
Как долго он следил за ней? Как долго она спала?
— Сколько времени? — испуганно спросила Дженнифер, безуспешно пытаясь заправить выбившиеся шелковистые пряди. Часов в кабинете не было: Мэтью терпеть не мог навязчивого тиканья.
— Время попить чайку, — небрежно отозвался Дон. — Собственно, затем я и разбудил тебя. Все уже готово.
Он встал, словно фокусник, выкатил из полумрака столик на колесиках.
— Твой любимый «Эрл Грей». Будь добра, разлей чай по чашкам, а я пока согрею над огнем сдобные булочки. К счастью, в холодильнике нашлась пачка масла…
Этот уютный тет-а-тет в планы Дженнифер никоим образом не входил. Странно, что люди, настолько враждебно друг к другу настроенные, словно ни в чем не бывало вдруг примутся мирно чаевничать да закусывать булочками.
Ощущая себя Алисой в Стране Чудес, Дженнифер осторожно взяла изящный серебряный чайник и разлила янтарного цвета напиток по фарфоровым чашкам. А Дон, устроившись на корточках перед камином, насадил на длинную металлическую вилку мягкие ноздреватые булочки и сосредоточенно поворачивал их над огнем. Отсвет пламени падал на смуглое лицо, превращая его в бронзовую маску.
— Проголодалась? — весело спросил он, снимая булочки с вилки и щедро намазывая их маслом.
— Как волк! — к вящему своему удивлению, отозвалась Дженнифер и робко улыбнулась ему. А он дружески подмигнул, словно они и не ссорились никогда.
Покончив с последней булочкой, Дженнифер облизала измазанные в масле пальцы.
— Ммм, вкуснота!
— Но до черной икры не дотягивает, верно?
— Зато больше в моем стиле.
— Я хорошо помню твои вкусы, — тихо заметил Дон и вдруг придвинулся совсем близко.
Сердце Дженнифер заколотилось, точно паровой молот, она затаила дыхание. А Дон подался вперед и большим пальцем ласково провел по ее нижней губке.
— Капелька масла, — объяснил он и улыбнулся, глядя прямо в широко раскрытые серые глаза. Затем тихо произнес: — Скажи, Джо, ты помнишь тот день, когда я повез тебя кататься на «Урагане»? В тот день я угощал тебя икрой…
— Пожалуйста, не зови меня Джо! — взмолилась она.
— В тот день я назвал тебя «дорогая»… и поцеловал.
Дженнифер отчетливо помнила ту пору. Стояло золотое бабье лето. В воздухе разливалось благоухание поздних цветов, море искрилось синевой, а она была счастлива как никогда в жизни.
— И ты поцеловала меня в ответ.
— Не помню, — пролепетала Дженнифер.
— Мы пристали к берегу, устроились под скалой, я расстелил на песке полотенце. Заключил тебя в объятия… Ты ответила так пылко и страстно, как в самом смелом эротическом сне не привидится! На твоем месте я бы сначала разыграл робость, раз уж ты вздумала притворяться девственницей!
— Я не притворялась.
И столько искренности было в спокойном, полном достоинства ответе Дженнифер, что на мгновение Дон словно устыдился своих слов.
— Вот и мне так казалось, да только все это как-то не вязалось с твоими ночными посещениями отцовской спальни.
— Кто тебе насплетничал? — возмутилась Дженнифер. — Ты что, нанял миссис Пенберти, чтобы она за мною шпионила?
— Неужели меня ввели в заблуждение? — осведомился Дон, благоразумно замалчивая имя «осведомителя».
— Ничуть, — безмятежно отозвалась она. — Очень часто, когда Мэтью мучила бессонница, он звонил мне по внутреннему телефону и приглашал сыграть с ним партию-другую в шахматы.
— А тебе не приходило в голову, что эти ночные визиты дадут пищу для домыслов совсем иного толка?
— Не приходило. Не всякий же может похвастаться воображением настолько порочным!
Мгновение — и ощущение близости развеялось в дым.
— Ну почему ты не желаешь признаться, что расставляла сети моему отцу, пока на сцене не появился я?
— Ничего подобного я не делала!
— И сразу бросила старика, как только сообразила, что я — добыча куда более завидная, — продолжал Дон, не обращая внимания на ее протесты. — Так и бросилась в мои объятия!
— Ты… мне понравился, — вспыхнув до корней волос, пробормотала она.
— С сексуальной точки зрения?
