захлебом и восторгом кричит, что с Россией все кончено, народ российский закатился и 'России нет, Россия вышла и не звонит в колокола...' Звонит! Снова звонит, воскрешая дух и талант в той части россиян, которые не во сне достаток и достоинство свое видят, а наяву, делом добывают пропитание свое и талантом своим крепят мускул державы и народа.
Целая плеяда ушла от нас артистов, художников и писателей, не пряниками вскормленная, а чаще мерзлой картохой, солдатской и тюремной пайки хватившая, бревна и камень в невольничьем труде поворочавшая, но не утратившая ни интеллигентности, ни национального достоинства, ни Бога в душе. Чаще, чаще надо поминать этих людей добрыми делами. Они, страстотерпцы, в цепях закованные, работали, творили, укрепляя нашу веру и надежду в неиссякаемую силу и величие земли и народа, их породивших.
Николай Симонов, Олег Борисов, Георгий Товстоногов, Иннокентий Смоктуновский, Сергей Бондарчук, Анатолий Эфрос, поэты Владимир Высоцкий, Борис Чичибабин, целая плеяда актеров Малого театра и того, еще не располовиненного МХАТа - это все недавние потери и утраты, их память горит неугасимыми лампадами, не давая нам уж вовсе-то опуститься во тьму кромешную, в полный сон, безверие и безделие.
И ныне среди нас не чадят головешками, а горят, сгорают до срока огнем, согревающим всех нас, истинные интеллигенты, не позволяя сделать ругательно-нецензурным само слово - интеллигент: ушедшие от нас тихо и незаметно Алексей Федорович Лосев, Владимир Бахтин, Юрий Лотман, Александр Макаров, Юрий Селезнев, Александр Твардовский, Олег Волков и живущие ныне Дмитрий Сергеевич Лихачев, Сергей Аверинцев, Александр Михайлович Панченко, Ирина Александровна Антонова, Александр Исаевич Солженицын, Сергей Павлович Залыгин, подвиг которого и пример служения не только литературе, но и Родине своей, защищаемой от надругательства, разорения и разгрома бесценен. Чего стоило только одно достижение, превратившееся в сражение остановка проекта о повороте на юг и переброске вод русских рек в 'дружеские' республики, которые, как оказалось, не научились даже такой малости, как благодарность. Наши реки оказались бы теперь 'за границей', и нас же кляли бы и смеялись над тем, что такие мы простодыры.
Неблагодарность и вечную неприязнь азиатов к исконно русскому населению в Казахстане, Киргизии, Туркменистане, Узбекистане, Азербайджане, Грузии не спрятать за азиатско-кавказским лукавством, и лозунги, писанные пока еще на заборах узбекских кишлаков и городов: 'Русские, не уезжайте, нам нужны рабы' - это ведь явь, тщательно скрываемая как нашими новоиспеченными правителями, так и современными баями, недавними секретарями ЦК, председателями Верховных Советов и прочей парткамарильей вчерашних 'дружественных' республик.
Вернусь к Александру Исаевичу Солженицыну. Его приезд 'домой' - это событие не только для всей культурной жизни России, но и сдвиг в сознании всей мировой интеллигенции, событие, нами пока не осознанное, но многих раздражившее - сам шевелит мозгами и заставляет всех нас тревожиться за свою судьбу, озаботиться заботами России и добиваться блага, строить жизнь собственными руками, собственным трудом. 'Эка, явился указчик!' - да, и указчик, и направитель, а не пустозвон- коммунист, для которого наобещать с три короба и ничего не сделать - естественный поступок.
Солженицын прежде всего состраданием, сочувствием своему народу и Родине своей помогает взнять лицо к небу, укрепиться на земле он нам помогает. Он истинный праведник, взывавший к Богу и добру, а не тот, что тоже явившись на родину, поддакивал партийной банде и разъяренной толпе: 'Если враг не сдается, его уничтожают', видя, что во враги тут могут зачислить кого угодно, зачислят и самого новоприбыв- шего провозвестника-буревестника, не пощадят ни сына, ни отца...
Ну вот, из больницы выписался, зима наступила, Марии Семеновне гипс сняли, орудует своей левшой на кухне и в ванной возле стиральной машины. 'Отвели' мы и пятидесятилетие совместной жизни. Хотелось сделать это потише и поуже - не получилось. Значит, кто-то еще помнит и уважает нас. И добро, и ладно. Будем жить дальше и проживем Богом отпущенный срок, как положено старым людям - тихо и мирно, если позволят обстоятельства и жизнь наша снова с 'оси' не сойдет.
Началась предвыборная вакханалия, и опять, в который уж раз, обнажилась убогая наша мысль и неловкая, топорная хитрость. Снова какие-то добры молодцы клянут демократию, сулят спасение и блага, а народ, у которого не только 'отняли копеечку' из сбережений, а уже и заработанное не платят, мокрый от осеннего снега, обескураженный и потерянный, толпится возле каких-то контор и зданий, куда снесли последние деньжонки; и нисколько наши провинциалы не отличаются от столичных горюнов, - ни одеждой, ни мольбой. Все дружно ругают президента (разрешено же!), а виноват-то он лишь в том, что впрягся в эту громыхающую телегу, не сознавая, видимо, что гора высока, и колдобины на российском пути глубокие, и никуда, ничего и никому не вывезти. Уже в 90-м году было ясно, что народ наш не готов к крупным переменам, к решению колоссальных задач. Давно он сломан, раздроблен, не обладает тем сильным характером, который ему приписали. 'Что такое перестройка?' - задавал себе и нам вопрос добра нам желавший главный зачинатель перестройки и сам себе и нам ответил; 'Чтобы каждый человек на своем месте добросовестно исполнял свое дело'.
Так просто! Но для исполнения добросовестно своего дела требуются квалификация, устремление к совершенствованию своего труда и непременно самостоятельность, да и само дело - стоящее, нужное как самому трудящемуся, так и его детям. Но какой с него спрос, если он десятки лет гнал свою продукцию, часто не зная ее назначения, ни даже названия конечного продукта - химию, уран, заразу бактериологическую, ракеты устарелого образца, самолеты времен прошлой войны, расходуя при этом сорок килограммов сырья на килограмм продукции, тогда как буржуи на ту же продукцию расходуют четыре килограмма? Лес рубил - больше половины в отходы, скопал рудные горы, которых должно было хватить на 200-300 лет (Магнит-гора, к примеру), бездумно и безрезультатно сжег и разбазарил уголь, разлил, пропил моря нефти... И никто ни за что не отвечал, никто ни о чем не думал. Работали плохо, получали мало, жили одним днем, о 'светлом будущем' анекдоты травили и над вождями, над их бреднями смеялись втихаря. При всеобщем образовании, в том числе и высшем, остались полуграмотной страной. Зато много спали, пили беспробудно, воровали безоглядно. И этому, в полусне пребывающему, ко всему, кроме выпивки, безразличному народу предложили строить демократическое государство, обрекая его думать и жить самостоятельно.
А зачем ему это? Нужно ли? - опять позабыли спросить!
Вот в 90-м или во время путча 91-го года и надо было давать отбой - не можем! Не созрели. Подождем еще! Потерпим! - сказать без ора, без боя, без шумных арестов, без стрельбы друг в дружку, без злобы, пусть и в раздражении поворачивать назад - ни к чему попу гармонь, была бы балалайка - и все бы шло-ехало помаленьку, дымили бы военные гиганты, шарились бы по чужим морям атомные подлодки, работала бы безотказно лагерная, так крепко отстроенная система, кривлялись бы на мавзолее старые, седовласые и лысые вожди, и пьяный народ, идя под знаменами, орал бы им 'ура!', и, развалясь на скамейке, хвастался бы свободный от морали работяга: 'Ни х... не делаю, а сто двадцать рэ получаю!'
'К чему стадам дары свободы, их только резать или стричь'. (Александр Пушкин) Сто с лишним лет назад писано, а как сегодня. И мне вот не пишется, не работается, а пенсия идет и гонораришко какой-никакой тоже, на хлеб да еще и с маслом - и ладно. Может, больница, может, лекарства сказываются, но, скорее всего, мешают мысли о бесполезности своего и всякого дела, окаянный вопрос, задаваемый сотни лет не только мной самому себе: 'Книжек-то вон сколько, а сделали они людей лучше?..'
Надежда только на Бога и на время - они помощники, избавители и лекари вечные...
1995
На Вологодчине
В Вологде я живу уже больше года - срок достаточный, чтобы оглядеться, кое-что увидеть и даже немножко узнать. Мне довелось побывать в Кириллове, в Шексне, проехать по Сухоне и Двине до Великого Устюга и дважды побывать в Никольске и на Никольщине, посетить могилу прекрасного поэта и мужественного человека Александра Яшина, встретиться с интересными людьми и 'открыть' для себя хотя бы краешек вологодской земли.
Обычно я ничего и ни о чем не пишу с ходу, мне нужно вжиться в образ, в природу, присмотреться к людям, дать отстояться первому впечатлению, ибо оно часто бывает поверхностно и, значит, приблизительно, а то и вовсе неверно.
Исконно же русская вологодская земля, люди ее мне сразу же показались близкими, пришлись по душе, и, странное дело, я даже написал два коротких рассказа на вологодском материале, изменив своему правилу. Один из этих рассказов недавно звучал в сокращенном виде по Всесоюзному радио.
Земля, Родина накладывают отпечаток и на людей, а следовательно, и на писателей, на их дело. Вологодские писатели и поэты - люди в большинстве своем по-хорошему простые, но не простоватые, открытые, и также их работа.
Книги, стихи очень душевны, многозвучны и по-настоящему народны. Сказав слово 'народны', я не имею в виду, чтобы непременно упоминались в произведениях лапти, щи и курные бани.
Народность эта прежде всего в интонации произведений - в интонации, слитой с самим звучанием голоса родной земли, интонации неторопливой, распевной, как бы приглушенной тихой грустью. Это очень отлично, скажем, от броского, несколько даже яростного, громкого слова сибиряков, и от красок их, размашистых и тоже очень ярких.
'Тихая моя родина', - говорят о своей земле
