знал, что молодым не умрет, что станет генералом, будет самым молодым генералом в армии, да вдобавок ко всему Героем Союза. И добьется этого сам, без папочек и мамочек.
Еще на первом курсе училища понял Стрекозов простую истину - блатным всегда дорога и постоянное снисхождение: к глупости, незнанию, неумению, а то и просто неприкрытому разгильдяйству. Понял и возненавидел блатных. Возненавидел так, что всю жизнь решил посвятить тому, чтобы не просто обойти их, но и управлять ими, выдвигая исключительно порядочных и трудолюбивых офицеров.
А здесь смерть. СМЕРТЬ! Это как же? Он не будет жить? Не будет видеть ничего вокруг? И вообще ничего не будет?
Страх не отпускал.
'Вернуться?' - подумал Стрекозов.
- Может... правда... того... не надо... ну... это... значит... ходить? - глядя в сторону, почти равнодушно выдавил из себя Клеткин.
Сироткин, широко распахнув большие глаза, закивал головой.
'А глаза у него еще детские, - подумалось почему-то Стрекозову. Неужели в самом деле убьют? Это что - мои последние минуты? Вернуться? Но там Демеев и капитан Баранов. Капитану я обещал. Надо сделать. Как потом докажем? А если нет? Тогда всей службе конец! И комбриг мне так верит. А разнарядка? - лейтенанту стало еще страшнее. - Неужели не я буду Героем?'
Стрекозов отпрянул от Мухамадиева и рявкнул, прикладывая руку к виску:
- Смирно! Слушай боевой приказ! Приказываю выдвинуться в населенный пункт Гарахана. Цель - проведение разведывательных действий. Построение колонна. За мной - Клеткин. Далее - Локтионов. Потом - Сироткин, Абрамцев. Замыкает Мухамадиев. Вопросы есть? Нет. Напра-во! За мной шагом марш!
Лейтенант развернулся и, широко шагая, пошел в сторону солнца, которое из белого диска превращалось в красный шар. Солдаты переглянулись и, потолкавшись, двинулись в указанном порядке.
Мухамадиев стоял и смотрел, как все дальше уходит от него группа. Алишер проклинал Стрекозова по- русски и таджикски.
Стрекозов перешел на бег. Он торопился.
Мухамадиева затрясло - взводный уверенно вел себя и ребят к смерти. Алишер родился в вырос в таджикском кишлаке, сродни тем, какие видел Мухамадиев здесь, в Афганистане: природа была та же, обычаи и язык похожие.
Алишер честно отпахал два года. Он был хорошим солдатом: когда надо убивал, друзьям помогал, молодых бил только за дело, командиров слушался.
За все время, проведенное здесь, никто и никогда не упрекнул Мухамадиева в трусости. Может быть, иногда говорили, что бывает мягок. Но это те, кто не понимал Афгана, не знал его законов и не мог по- настоящему разобраться, кто в самом деле настоящий враг. На духов у Алишера был острый нюх. Почти сразу он мог сказать, кто перед ним: мирный или дух. С последними Мухамадиев расправлялся жестоко и всегда сам. На то она и война. На то он и Восток.
Порой Алишера бесила тупость афганцев. Они не хотели никак признать, что живут плохо, совсем не так, как люди в Таджикистане. Нищета крестьян ужаснула Мухамадиева: зимой ходят босыми или в рваных калошах, света нет, вода - из грязных речушек, соль, мука, сахар - в пригоршнях унести можно, дети в школу не ходят, врачей нет, болезней вокруг - море. И Алишер не раз благодарил про себя советскую власть, которая избавила его от таких мучений. Он из себя выходил, когда старики согласно кивали головами, вдумываясь в его рассказы о жизни Союза, но стремления к подобному не высказывали. Мухамадиев жалел этих людей: тупые, забитые, серые, еще не понимают, что им только добра хотят.
Друзья уходили все дальше, оглядываясь назад. И каждый раз, когда Мухамадиев видел оборачивающуюся фигуру, он разражался проклятиями в адрес лейтенанта, и кровь все больше заливала подбородок.
С Ваней Клеткиным они одного призыва. Сколько вместе пришлось хлебнуть? И дембеля их били; и с духами они воевали; и на перевалах мерзли; и каждую тропочку в зоне ответственности своей бригады знают.
Алишер вздохнул, сложил вертикально ладошки перед лицом, прошептал что-то, закрыв глаза, и побежал вперед.
Баранов с Демеевым в бинокли следили за людьми, подбирающимися к кишлаку. Оставалось совсем чуть-чуть, когда из домов дружно ударил негромкий залп.
- Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал, - сказал разведчик.
Лицо Демеева приняло скорбное выражение, но в душе он, отмщенный, хохотал.
Мухамадиев, взмахнув руками, рухнул ниц. Заныла и онемела щека. Алишер был готов к нападению, поэтому упал, как только услышал первый выстрел.
Чуть впереди лежал Стрекозов с огромной дырой в голове. Ваня, подвернув ногу под себя, вытянулся на земле без движения, ухватив лапищей ствол пулемета. Рация накрыла голову Локтионова. Серега стонал, и левая рука тянулась к животу, из которого бежала кровь.
Выстрел. Локтионов дернулся, и рука замерла. Абрамцев и Сироткин были тоже мертвы.
Из канавы, которая протянулась метрах в четырех от убитых, внезапно показалась голова. Затем, подождав немного, человек выбрался наверх и, пригнувшись, побежал к Стрекозову. За ним поспешил другой афганец, в жилете, широченных штанах и с русской винтовкой, которую он держал наперевес.
Когда они приблизились вплотную к Мухамадиеву, Алишер незаметно разжал руку, в которой лежала ребристая граната уже без кольца.
Девяносто два человека вошли в кишлак, предварительно обстреляв его из гранатометов, крупнокалиберных пулеметов, агээсов, установленных на бэтээрах, и автоматов.
Духов в кишлаке не было. Повешенные с площади исчезли.
Через полчаса Гарахана пылала. Сжигали все, что горело. Швыряли гранаты во все норы и щели. Крошили очередями стены, двери, ворота.
Мстили за погибших товарищей.
И еще долго после ухода шурави из кишлака над Гараханой блеском наступающей грозы бушевало пожарище.
