- Много взял? - оживился Баранов.
- Все мое!
- Но я же планировал! Мы договаривались!
- В кабинете комбрига повторишь это?
Баранов спрятал глаза.
- Не-е-ет! Я рот на замке держать не стану, - все больше злобился Демеев. - Цветиков отмолчался, в благородного сыграл, а сейчас баланду жрет на пару с бригадиром. Тот его под вышку подводит. Не давал такого приказа, говорит. И все тут. Цветиковский радист погиб, а своего бригадир купил. Талдычит, как попугай недожаренный: не было такого приказа. Цветиков все придумал, чтобы себя спасти. А расскажи Васька всю правду сразу, не начни он отпираться, бригадира выгораживать - радиста с ходу бы раскрутили. Теперь все, каюк. Шьют Ваське дело. Светит ему вышка, а бригадир, паскуда, жить останется.
Совсем близко от себя видел Баранов глаза с покрасневшими белками. Слюна попала ему на щеку, но разведчик даже не шевельнулся.
- Ты понял неправильно, - притворно обиделся он и ловко перевел разговор на комбрига, четвертый месяц томящегося в ташкентской тюрьме. Может, бригадир отмажется?
- Не-ет, - злорадствовал Демеев, и патроны часто бились о стену, - на пятерик тянет. За ним хвост длинный. А Васька влип. Черт, - Демеев покрутил головой и запустил пальцы в спутанные, набитые пылью волосы, - надо было ему с этой 'тойотой' связываться?
- Можно подумать, бригадиру надо было, - ради справедливости заметил Баранов.
- То-то и оно, - вздохнул Демеев и начал чесать грудь, поросшую черным густым волосом. - Козлы кабульские! Кино им подавай, шакалью. Сидят там у себя на горке и хренеют от мирной жизни.
Историю эту в бригаде знали все. Больше года назад из Кабула в бригаду позвонили и сообщили, что к ним летит телевизионная группа в поисках очередной порции правды об афганской войне. Сюжет был заранее определен: душманы и их жертвы. Но чтобы с кровью, ранами и прочими зримыми атрибутами смерти. Видимо, понимали наверху, что настоящее искусство не допустит неживописной смерти. Какой прок от бездыханного тела, недвижимо лежащего, да в придачу без видимых ран? Классовое искусство этого не приемлет. Убедительность необходима во всем. Кино должно быть как агитационный плакат - взглянул и сразу все разложил по полочкам.
В момент разговора со штабом армии под рукой у командира бригады ни того, ни другого не было: ни убитых афганцев, ни моря крови. Но ударить в грязь лицом было нельзя. Да и звонок свыше - это всегда более приказ, нежели простая просьба.
Случилось так, что именно в это время с реализации возвращалась рота Цветикова. Комбриг по рации вышел на Ваську и велел 'исполнить' зверства духов в самом лучшем виде. Приказание усердный Цветиков выполнил по высшему классу. Васька завернул с дороги проезжающую мирную 'тойоту', набитую, как обычно, людьми под завязку, так что многие афганцы на крыше сидели, увел ее в распадок и устроил 'сортировку': женщин, стариков и детей - в одну сторону, мужиков, которые, по виду могли владеть оружием, - в другую. Не желая нарушать условия уже существующего заказа, Цветиков сначала прикончил 'мирное население'. Подставные 'убийцы' в это время стояли со связанными руками, стреноженные, как лошади на заливном лугу, и смотрели на убийство их детей, жен, отцов. Затем пришел и их черед.
Потом трупы 'агрессоров' развязали, придали необходимые позы, бросили рядом тяжеленные автоматы Калашникова китайского производства и допотопные кремневые винтовки, захваченные на реализации Цветиковым. 'Тойоту' подожгли, швырнули в нее несколько трупов для пущей достоверности и стали ждать режиссера и оператора. Приехавшие к месту 'боя' с замом командира бригады пришли в каннибальский восторг от такой внезапной удачи. Камера жужжала почти до самого захода солнца.
Вечером 'счастливчики' допьяна отметили свой успех в уютном домике комбрига, представляющем собой целый спортивно-оздоровительный комплекс: небольшая спортплощадка с тренажерами, тут же баня и бассейн. А рота Цветикова всю ночь копала могилы на самом краю полигона, заметая следы.
И все бы осталось шито-крыто, если бы не желание зама скинуть начальника и взгромоздиться за его стол. До последней минуты лучший друг и собутыльник, даже, как поговаривали злые языки в соединении, 'молочный' брат полковника, зам, улучив удобный момент, когда начальник штаба армии - прямой покровитель комбрига - уехал в отпуск, донес на него в Кабул.
Так полковник загремел под следствие. Дело было громкое, но ни в одном приказе не проходившее. В самой же бригаде об этом старались не вспоминать. Не стыд за содеянное мучил, а страх перед тем, что распутают все художества комбрига, в которых многие принимали участие.
- Его засудят? - спросил Баранов в очередной раз, будто не верил до конца в возможность такого исхода для полковника-орденоносца.
- Из партии недавно исключили. Теперь точно. - Демеев сложил растопыренные четыре пальца крест- накрест, изображая решетку. - Бригадиру одна дорога - небо в клеточку и друзья в полосочку.
- Откуда сведения?
Ротный фыркнул.
- От баб. Зойка моя с бригадировой Нинкой землячки. Та ей все подробно рассказывает. В соплях целыми днями ходит, переживает.
- А начпрода окручивает, - хмыкнул разведчик. - Кругами ходит, как акула.
- Жизнь продолжается. У кого хавка - у того и лавэ, - философски заметил Демеев. - Как Нинка без бакшишей? Ей тряпки фургонами возить надо, чековыжималке.
- Ага, - осклабился Баранов.
Алчность и жадность бригадировой сожительницы стали притчей во языцех. И немало этих самых 'языцев' в бригаде было стерто о Нинку до крови. А еще больше крови было пролито. Сколько кишлаков прошерстили роты по приказу комбрига с единственной целью - пайса. Все деньги целиком уходили к Нинке. 'Чума!' - говорили про нее в бригаде, но признавали: баба красивая, гладкая, ухватистая и равных ей не сыскать по всем гарнизонам провинции. 'Хоть и двинутая на шмотье, но цену себе знает', - говорили в бригаде.
- Что делать будем? - Затвор безостановочно щелкал, пули, позвякивая, образовывали горку. - Решать надо.
Демеев нажал на курок. Раздался сухой удар. Ротный клацнул предохранителем, отстегнул пустой магазин и начал царапать пулей на стене слово, состоящее из трех букв. Он уже забыл об амурных похождениях комбрига и его 'соломенной вдове', которая сейчас неизвестно из-за чего больше убивается: то ли из-за потери 'кормильца', то ли из-за того, что жить на одну зарплату скучно и неинтересно.
- Компромат у него серьезный, - откровенно признался Баранов.
- Компромат, компромат! - Патроны разлетелись в стороны. - Клал я на этот компромат. Когда Зыков в Чайкале штук двадцать этих козлов порешил, кто доказал? Кишлак душарский. Пробраться туда - ни-ни. Чижики из прокуратуры бумажки объяснительные начали собирать да бросили. А сейчас с ума все начальники посходили. Будто мы не на войне, а в институте благородных девиц: извините, прошу, пожалуйста, будьте любезны. Тьфу ты! Давить надо этих гнид! Где увидел, там и стреляй! Чем их меньше останется, тем нам спокойнее. Пайсу уже и не бери? Так, что ли? Вон раньше города на трое суток победителям отдавали. Что хочешь, делай. Хочешь - пей, хочешь - жри, хочешь - имей баб покрасивше. Тогда знали толк в войне. Корячился, горбился, жизнью рисковал, победил - значит, получи, потому что заслужил. А здесь? - Демеев скривился. - И пайсу не возьми! В политотдел сразу настучат. А я право такое имею. Понимаешь? И-ме-ю! Я жизнью рискую. И мне за это двести чеков? В гробу я их видел! Я лучше сам бабки сделаю, чем унижаться буду. Плати мне, как американцу во Вьетнаме, я тогда на эти афошки затертые вообще смотреть не буду. Представляешь, поганка эта старая уйти от меня норовила? Я на сарайчик залез, смотрю, она в дерьме копошится - прячет что-то. Я ей на спину и прыгнул. Только хэкнуть смогла карга, - ротный засмеялся. Темно-коричневые от никотина усы двумя кустиками вздернулись вверх. - Лежит, вздрагивает, но мешочек к груди жмет, вонючка. Сигарету ткнул в грудину - сразу пальцы разжала. А пайсы-то всего две тысячи. Ну и жизнь! И бабок нет, и боишься всего.
Демеев сплюнул, вытер ладонью мокрые губы и выматерился.
- Зыкова свои застучали?
- Застучали, к-козлы.
- У тебя таких нет?
