Солдаты стреляли до глухоты каждый день. Патронов было немерено.
Стрекозов изменял цели, давал новые ориентиры и старался, чтобы его подчиненные могли перебрасывать огонь с одной точки на другую быстро и метко.
- Граната - вещь важная, - наставлял взводный. - Надо уметь ее бросать как можно дальше и точнее.
И солдаты бросали. Сначала камни, затем болванки без запала, ну а потом и гранаты.
Потом пришло время ножа. Лейтенант показывал, как его держать, рассказывал, как надо точно и быстро убивать, нанося удары под лопатку, в печень, сердце или перерезать горло от уха до уха.
- Жрать тоже надо уметь, - без устали повторял Стрекозов, - а пить тем более.
Он запретил солдатам есть соленые консервированные сыр и тушенку, приходящие в сухих пайках. На боевых выходах сухари вымачивались в воде, и лишь потом эта кашица поедалась.
- Сухарь язык раздирает и глотку рвет. Три дня посидите на них - потом вообще ничего жрать не сможете. А воду пить - только утром. Днем хоть подыхайте, но за фляги не хватайтесь. Зря все это. Хлестать будете без остановки, а толку - никакого.
Занятия приносили свои плоды. Очень скоро все солдаты одинаково умело обращались с гранатами, пулеметом, агээсом, не говоря уже об автоматах.
Были и рукопашные схватки. 'В печень, в печень руби! - кричал Стрекозов, юлой вращаясь среди сцепившихся солдат. - Да нет так! А теперь по почкам! По кости бей. Он согнется, а ты ему правой снизу. Блокируйся, Сироткин. Пусть в плечо бьет. Туда не страшно. Так, а теперь уплывай вправо. Хорошо. И в почку ему крюка! Отлично! Молодцы, толк будет!'
Толк и в самом деле был. Когда тщедушный и застенчивый Абрамцев вырубил своего постоянного обидчика из соседнего взвода Алиева, все в столовой обалдели. Алиевские земляки, рыча, бросились к Абраму, но путь им преградили Муха с Клеткиным.
- По-честному. Один на один. Сегодня вечером. За складом.
Земляки оскалились, но условия были справедливыми. А здоровяка Алиева с кривыми мощными ногами, какие не смогли удержать его в вертикальном положении, отливали водой.
В сумерках в присутствии чуть ли не всего батальона, тайком сползшегося на такое необычное зрелище: хворостинка Абрамцев против Алиева, у которого грудная клетка движение танка может выдержать.
Абрамцев бабочкой порхал возле неуклюжего, неповоротливого Алиева. Тот старался войти в клинч, чтобы схватить лапищами Абрамцева и в ярости переломать ему хребет.
Удары Абрамцева были точными, сильными, частыми. Алиеву так и не удалось поймать наглеца. А потом и вообще случилось невиданное. Эльдар, как подстреленный слон, свалился на землю и больше не встал. А дрожащий Абрамцев стоял рядом, взмахивая рукой, и вскрикивал: 'Что? Еще хочешь? А-а-а-!'
Но Алиев этого не слышал. Лужица крови стекала под его голову.
Взвод заревел и чуть ли не на руках унес своего героя в палатку.
Потом Мухамадиев с Клеткиным, прихватив три литра браги и отменную 'дурь', ходили разговаривать с Эльдаром по-мужски.
Горец оказался настоящим мужиком. На следующее утро он подошел к Абрамцеву и первым подал руку.
После этого многие тайком умоляли Стрекозова взять их к себе.
Что ни говори, а поклонение и уважение к силе среди солдат существует. С каждым днем становилось для взвода яснее, что их лейтенант умеет все. И хотя строевой подготовки Стрекозов не отменил, взвод маршировал по утрам гораздо быстрее, ибо впереди его ожидали интересные занятия, смахивающие более на игру, нежели на положенные учебные часы, где первая часть - долгое, нудное чтение и зубрежка мер безопасности (обязательно под личную роспись); вторая - куцый рассказ о теории; ну а третья, самая короткая, - занятия в 'поле', как правило, скомканные и бестолковые, где никто не знает, что ему делать.
Стрекозов поступал по-другому. Он разбивал взвод на две части: одна была духами, другая - шурави. Задача духов - подготовить засаду, цель шурави - не попасть в нее и первыми уничтожить духов. Такие занятия проходили без стрельбы, но все равно были очень поучительными.
Когда грязные, потные солдаты собирались вместе, Стрекозов подробно обговаривал каждый момент 'боя' и не уставал повторять:
- В преферансе есть золотое правило - не считай соперника дурнее себя. Так и здесь. Сироткин, какого черта ты вел группу по тропе? Если есть возможность идти рядом - иди. Ведь тропы минируются. Нет, прешь напролом, как кабан. Мало того, что сам погибнешь, так и других за собой потянешь. Далее, когда я дал вводную: Сироткин подорвался на мине, - зачем вы всей группой, скопом, как бараны, побежали к нему? Повторяю последний раз: при подрыве к пострадавшему идет всего один человек. Остальные не стоят столбами, не глаза лупят, а залегают или прячутся за камнями. Тот - один внимательно проверяет местность на предмет наличия мин, пытается понять, нет ли засады, и только после этого оказывает первую медицинскую помощь. После чего раненого выносят с поля боя или, точнее говоря, с места подрыва. Кстати, вы знаете, как оказывается медпомощь?
Взвод прятал глаза, и Стрекозов начинал обстоятельно, медленно и спокойно объяснять новую тему.
5. В КИШЛАКЕ
Кишлак встретил взвод тишиной.
Солдаты бесшумно скользили вдоль стен, опасливо заскакивали в дома, но везде было одно и то же - пустота и разгром: сорванные с петель двери, разодранные небольшие прямоугольные подушки, выбитые стекла в крохотных оконцах, стены, покрытые, словно язвами, следами пуль, приземистые сарайчики- клетушки, оскалившиеся черными распахнутыми провалами входов, разворошенные или сожженные стожки сена в узких дворах, распахнутые деревянные сундучки. В пыль было втоптано их содержимое: фотографии, небольшие зеркальца, дешевые пластмассовые бусы, разноцветные расчески и гребни.
В одном из переулков валялся ишачок с большим, как бочка, животом. Ноги торчали в разные стороны упругими сухими жердями. Кровь натекла под него черной лужицей. Большие лиловые глаза были раскрыты.
- Не было духов. Только наши. - Мухамадиев нагнулся и всматривался в следы, которые виднелись на дороге. - Спокойно ходили, спокойно стреляли, как в тире, - прибавил он и загадочно улыбнулся.
Стрекозов и сам давно понял, что духов здесь не было. Но все увиденное по-прежнему настораживало, держало в напряжении, и палец оставался на спусковом крючке.
Лейтенант услышал, как за спиной о чем-то заспорили Клеткин с Сироткиным, и Гена чуть громче, чем надо, зло выругался: 'Вот гады! После них сплошной облом. Даже напрягаться не стоит. Пылесосы гребаные'.
Дорога вывела взвод на небольшой перекресток. Прямо перед Стрекозовым за невысокой стеной виднелось небольшое здание с шарообразным куполом мечеть. Перед ней были воткнуты палки с привязанными лентами.
Мухамадиев поднял с земли разодранную книжицу в зеленоватой обложке и протянул ее Стрекозову:
- Коран. Видели?
Взводный равнодушно взглянул на запыленную книжонку.
- На хрен она мне сдалась? Выкинь!
Лейтенант свернул направо - в сторону, где бушевал огонь.
Мухамадиев юркнул во дворик, забежал в прохладную, полутемную мечеть, оставил там Коран и бросился догонять взвод. Демеевцы и здесь поработали на совесть - даже молитвенных ковриков не было.
На небольшой площади, придушенной сизым дымом, Стрекозов остановился.
Слева горели дуканы. Желто-красные всплески огня вырывались из раскаленных бочек, жирные клубы дыма выплескивались и толчками, расширяясь, уходили вверх. В воздухе черным тополиным пухом летала сажа. Она дьявольским снегом опускалась на одежду солдат, на землю и лопнувшие, разрезанные мешки, которые валялись на земле. Неровные горки риса и белые лужицы муки были испещрены многочисленными точками, словно пожирались полчищами ненасытной тли.
Справа, вдоль тоненького арыка с серыми сухими стенами и влажным вязким дном, стояли три дерева с пышной листвой. Они давали обильную тень, которая легла сейчас на добрую половину площади.
