Откровенно говоря, в своей правоте он меня не убедил, но я согласно кивнул.
- Сегодня у нас суббота, - продолжил Людевит Старкевич. - Суббота, воскресенье, понедельник, вторник. Эти дни проведешь у меня. Проблем не будет. Тут ты в полной безопасности.
Кто будет тебя здесь искать? Ты будешь есть, спать, гулять по полям, вечером посидишь со мной у огня. Ты играешь в домино?
- Да.
- Поиграем в домино. Несколько дней отдыха перед возвращением на родину только пойдут тебе на пользу.
Суббота, воскресенье, понедельник, вторник. Несколько дней в одном месте. В забытом Богом северо- восточном уголке Италии. И дел-то всего есть, пить, спать, гулять, читать и играть в домино.
Такая перспектива вполне меня устроила.
Глава двенадцатая
Во вторник днем небо затянули облака. Ночь выдалась чернильно-черной, без луны и звезд. В восемь вечера Старкевич и я двинулись в путь. Я нес кожаный рюкзак, который он мне дал. Лежали в нем краюха хлеба, несколько кусков сыра, фляжка сливовицы и таинственные документы, которые я вывез из Ирландии. Мы шагали по узким горным тропам. На западе сверкали молнии, гремел гром. Но гроза проходила стороной, над нами даже не капало.
У самой границы Старкевич увлек меня за разлапистый куст.
- А теперь не шевелись. Через несколько минут мимо нас пройдет пограничник. Видишь это дерево? Забравшись на него, ты сможешь перепрыгнуть через изгородь. Я - старик и то забирался на него, так что ты сделаешь это без труда. Мы подождем, пока не пройдет пограничник, потом еще пять минут, не больше, ты заберешься на дерево и перепрыгнешь через изгородь. Ты знаешь, что на другой стороне не Хорватия, а Словения?
- Знаю.
- Доверься змее, но не словенцу. Ничего им не говори. А вот в Хорватии ты встретишь настоящих друзей.
- Разумеется.
- Но почему я тебе все это говорю? - он рассмеялся. - Ты можешь сказать мне в сто крат больше, потому что именно ты положишь начало революции.
- Я...
- Да знаю я, знаю. Ты не можешь сказать лишнего, даже мне. Но я чувствую, Ванич, чувствую.
Он замолчал. Я пригляделся к дереву. Вроде бы забраться на него не так уж и просто. Одна из ветвей уходила на другую сторону изгороди. Я мог ступить на нее, а потом спрыгнуть на землю, не зацепившись за колючую проволоку. Опять же, стоя на ветви, я представлял бы собой отличную цель, четко отпечатываясь на фоне неба. Правда, с облаками мне повезло, да и Старкевич говорил, что у нас будет достаточно времени.
А тут появился и пограничник. Высокий, как баскетболист. В шнурованных ботинках, подогнанной по фигуре форме, с винтовкой. Я представил себе, как он легко вскидывает ее к плечу, словно в тире, целится в человека, стоящего на ветви, плавно нажимает на спусковой крючок и спешит к дереву, чтобы подобрать добычу.
Мы выждали долгих пять минут. Затем Старкевич коснулся моего плеча и указал на дерево. Я подбежал к нему, швырнул рюкзак через изгородь, полез на дерево. Добрался до нужной ветви, почувствовал, как она прогнулась под моей тяжестью. Прогнулась, но не сломалась. Я переступал по ней, пока не миновал изгородь. Каждое мгновение ждал выстрела. Но его не последовало. Тогда я присел, схватился за ветвь руками, повис на ней, разжал пальцы и пролетел несколько ярдов, отделявших мои ноги от земли. Нашел рюкзак, надел и зашагал прочь.
'Хорош 'железный занавес', - подумал я. Один ряд колючей проволоки, через который можно перебраться по дереву. Почти несокрушимая преграда для Джеймса Бонда и его коллег и сущий пустяк для великого хорватского революционера Ивена Таннера'.
* * *
Я пребывал в прекрасном настроении. Дни и ночи отдыха в доме Старкевича сотворили чудо. Само пребывание в одном месте действовало благотворно, да еще ощущение безопасности, уверенности в том, что тебе нет нужды каждую минуту оглядываться, а надо лишь есть, пить и лежать, размышляя о прошлом, настоящем, будущем. Старкевич чутко улавливал мое настроение. Говорил, если мне хотелось поговорить, молчал, если видел, что мне не до разговоров. Его тревожило, что я мало сплю, ибо я оставался на ногах, когда он ложился, и поднимался до того, как он просыпался. Но он не задавал лишних вопросов, довольный тем, что рядом есть человек, который говорит с ним на хорватском и играет в домино.
И теперь, отдохнувший и бодрый, я чувствовал себя в силах схватиться с Югославией. Задача простая и сложная одновременно. С одной стороны, полицейское государство, с другой - золотая жила для политических экстремистов. Этнические группы, объединенные в Югославию, так и не стали единым народом. Каждая республика мечтала о независимости, в каждой жили знакомые мне люди, которым я отправил шифрованные письма. Поэтому я без труда мог составить маршрут, начинающийся в Словении и ведущий к границе с Болгарией. А там рукой подать и до Турции. Через Словению и Хорватию я намеревался попасть в Вуковар на Дунае, далее на юг, по Сербии, с остановками в Крагуеваце и Джяковице. И на восток, через несколько городов в Македонии, к болгарской границе. Всего пятьсот с небольшим миль, и везде я рассчитывал на теплый прием.
Опять же, слабовольных заговорщиков, вроде Эстебана, в Югославии не было. Такие сразу попадали в тюрьму. Люди, которым я писал, не понаслышке знали, что такое опасность. Они к ней привыкли, сжились с ней, умели ей противостоять. Я мог на них положиться.
В среду, рано утром, я прибыл в столицу Словении Любляну. Сербский учитель пустил меня в дом, накормил завтраком, отвел к другу, который отвез меня в Загреб в кузове грузовика. В дороге трясло немилосердно, но недолго. В Загребе Сандор Кофалич накормил меня жареной бараниной, запер в подвале с бутылкой сладкого вина, сам отправился к хорватскому сепаратисту, занимавшему какой-то пост в местной коммунистической организации. Я так и не узнал его фамилии. Он ее не упоминал, мне хватило ума не спрашивать. Сепаратист снабдил меня проездным билетом, по которому я мог добраться до Белграда (минуя Вуковар). Меня предупредили, что в Белграде требуется предельная осторожность и дальше на поезде я уехать не смогу, но, если там у меня есть друзья, они наверняка помогут.
В Белграде я пообедал с Яносом Папиловым. Он предупредил, что машины у него нет, но она есть у его друга, и, возможно, он сможет взять ее на несколько часов. Я остался в доме Яноса, поиграл в карты с его женой и тестем, пока решал транспортные вопросы. Вернулся он на машине, и поздним вечером мы тронулись в путь. Он подвез меня до Крагуеваца, отстоящего от Белграда на шестьдесят миль, извинился, что не может ехать дальше. Как и остальные, с кем я встречался, он не спросил, кто я, куда еду и зачем. Он знал, что я - друг, что мне надо помочь, и предполагал, что в Югославии я по важному делу. Этих аргументов ему вполне хватало.
Ночь я провел в Крагуеваце, в доме старушки-вдовы, сын которой жил в Америке. Больше она мне ничего о нем не сказала, не задавала никаких вопросов и лишь попросила держаться подальше от окон. Я и держался. Рано утром покинул ее дом и зашагал на юг. Автомобиля у женщины не было, и она не знала, где его взять. Фермер подвез меня до Кралево. И оставшиеся до Джяковицы сто с небольшим миль где прошел пешком, а в основном проехал на попутках.
К вечеру добрался до Тетово в Македонии. И уж здесь почувствовал себя в безопасности. Вся Македония кишела революционерами и заговорщиками. Призрак ВРО, Всемакедонской революционной организации, витал над Социалистической Республикой Македония. Еще до Первой мировой войны власть на македонских холмах принадлежала ВРО, она вершила суд и воздавала преступникам по законам революционной справедливости. Шпионская сеть ВРО накрыла весь Балканский полуостров. Не одно поколение ушло из жизни с тех пор, когда впервые прозвучал лозунг: 'Македония для македонцев', но ВРО по-прежнему видела в нем руководство к действию. Во всех городах Македонии активно работали ее ячейки, в любой, самой глухой деревне жили ее члены. ВРО все еще значилась в списке запрещенных организаций, ежегодно оглашаемом генеральным прокурором США.
Разумеется, я был членом ВРО.
* * *
В Тетово я заглянул в кафе выпить стакан молодого вина. Путешествуя по Югославии, я полностью сменил одежду, так что теперь ничем не отличался от других посетителей кафе. Кто-то удостоил меня взгляда, поскольку в кафе я появился впервые, но
