Шлапаков повел нас не обычным путем - по лесной дороге - а напрямик - через болото. Так было километра на два короче, но по топям бежать медленнее и Шлапак гнал нас вовсю.
Мне в сапоги попала вода и портянка на одной ноге сбилась. Если хотя бы на несколько секунд остановиться, перемотать портянку - все было бы нормально, но останавливаться нельзя. Когда добежали до расположения, в том месте, где съехала портянка, кожа стерлась. С того дня и начались для меня настоящие испытания. Никакой возможности чтобы рана зажила не было: все время беготня в сапогах. Так я мучился изо дня в день. Рана постоянно гноилась, а стопа отекла так, что с трудом проходила в сапог. А жаловаться нельзя: это как закон - хоть умирай, но не смей признаться, что тебе плохо. Еще все осложнялось b%,, что здесь, в армии, даже самые незначительные ранки таят в себе большую опасность, поскольку нет возможности их подлечить.
Как-то в курилке я разговорился с одним знакомым курсантом, с которым мы познакомились еще в поезде. Высокий и мускулистый, при распределении он сам напросился в разведроту - там готовили разведчиков-диверсантов. Тогда, в первый день учебки, все стремились попасть именно туда, но отбирали в разведку только самых крепких. Теперь он уже сто раз пожалел, что попал в это 'заветное место'. Почем нас гоняли безбожно - но их вообще не жалели: и кроссы у них были вдвое длиннее, и такие физические нагрузки, что выжимали все соки до последнего.
Он поведал мне свою историю, как месяца два назад, стряхивая пыль со своего берета, он поцарапал о кокарду большой палец. Вначале на царапину он даже не обратил внимания, однако со временем палец стал гноиться и сильно болеть. Сказать об этом побоялся - еще сочтут симулянтом и накажут. Так он терпел до последнего и пошел в ПМП только когда уже распухла кисть, а боль стала невыносимой.
- Сволочи, даже не попытались лечить. Взяли и ампутировали, - он с горечью показал свой обрубок. - Как рана зажила - отправили обратно в роту - вот и все!
- А почему же тебя не комиссовали? - удивился я.
- А вот. Сказали, нормально дослужишь и без пальца, с печальной усмешкой ответил он и досадно махнул рукой.
...Нога постоянно не давала мне покоя: распухла и болела так, что я еле дотягивал до вечерней поверки. Идет перекличка, называют фамилию за фамилией, из строя выкрикивают: 'Я!.. Я!.. Я!..' - я стою, а нога в сапоге хрустит как снег - настоящая пытка, и только думаю: 'Поскорей бы кончили, поскорей бы отбой!' - так продолжалось уже недели две.
В тот злополучный день на вечерней поверке присутствовал замполит роты - старший лейтенант Дик. Только совсем недавно ему дали старшего. Сначала как обычно он нас долго ругал: что ленивые, что служить не хотим.
- Отрастили сорокасантиметровые х..и, а толку них..я! - было любимым его изречением, которое он частенько ввертывал в свою речь.
Неожиданно Дик сменил голос, сделал его мягким, доверительным и говорит:
- Ладно! Теперь давайте начистоту. У кого там ноги болят или еще что, кто не может бегать кроссы - выйти из строя!
Ноги от потертостей болели у многих, но все стояли на месте, не решаясь выйти.
- Что, все могут бегать? У всех нормальное здоровье, ноги не сбиты, ни натертостей, ни мозолей, ничего нет?.. Почему молчите? Или что, разуть всю роту и проверять у каждого?.. Давайте, давайте! Выходите!
Из каждого взвода вышли и стали перед строем по дватри человека. Из нашего взвода вышел я и еще один по прозвищу 'Змий' - за долговязость. Оказавшись перед строем, я мгновенно осознал, что совершил ужасную ошибку. Но было уже поздно. Один курсант из соседнего взвода, только сделал один шаг вперед и сразу же вернулся обратно, но его все равно пинками выгнали из строя. Тут же сержанты зашипели:
- Ну все, сынки! Вам п..дец!
Убедившись, что больше никто не выйдет, Дик сразу (',%-(+ голос на жесткий:
- Вот, рота, смотрите! Вот симулянты и шланги! Вот кто тянет роту назад! Надо с ними разобраться, чтобы больше такого не было!
От досады у меня все внутри опустилось:
- Все! Влип! Влип в историю! Вот дурак! Попался на такую дешевую уловку, как будто служу первую неделю! Зачем вышел из строя?!
Роту отбили. Как только Дик ушел домой, сразу во всех взводах послышался сержантский мат и громкий счет:
- Рас-два! Рас-два! Работаем все! - курсанты начали выполнять физические упражнения. Кто-то прямиком отправился драить туалет.
Взвод качался долго. Только мы со Змием, как больные, по команде Шлапака лежим в постелях и 'отдыхаем'.
- Качайтесь, качайтесь! Благодарите за это Ученого и Змия. Прикидываются шлангами. Жалуются, как маменькины сыночки, - время от времени напоминал Шлапак взводу. Нех... с такими нянчиться! Что, никто не может с ними разобраться?.. Ничего, время есть до утра - будете качаться, пока не поумнеете!
Тут в наш адрес полетела первая угроза:
- Ну шланги, вам сегодня - п..дец! - зло и громко, чтоб слышали все, оскалился Сергей Якубович. - Лежите, отдыхаете - а нам из-за вас качайся! Вам это просто так не сойдет! Вы это запомните надолго!
Якубович был самым здоровым во взводе. До этого у меня с ним были вполне нормальные отношения, к тому же мы были почти земляки - он был тоже сибиряк, родом из Тюменской области. Однако, когда я вернулся из медсанбата, то заметил, что он изменился - стал циничным и высокомерным.
Затем Шлапаков распорядился, чтобы мы со Змием пошли драить туалеты. Но там уже вовсю наводили блеск 'шланги' и 'симулянты' из других взводов. Мы пошли в умывальную комнату и приступили к уборке. Немного погодя туда же зашли старшина роты, трое сержантов и вместе с ними Якубович. Видимо, сержанты с Якубовичем заранее поговорили, поскольку настрой у него был агрессивный и решительный. Якубович сразу подошел к Змию и процедил с ненавистью:
- Что, чадо, бл.., жалуешься? Из-за вас, шлангов, весь взвод качают! - и, не дожидаясь ответа, ударил его несколько раз.
Сержанты были очень довольны и постоянно поддерживали действия Якубовича:
- Правильно! Так и надо! Добавь еще!
- Давай, теперь с Ученым, - сказал старшина роты, - А то он слишком умный! Умеет прикидываться - то колено ушибет, теперь мозоль натер!
И мне досталось не меньше. Получать от своего же курка - унизительно и обидно. Ответить Якубовичу я не решился он намного здоровей и, вдобавок, за его спиной стояла свора сержантов. Сержанты посмеялись, похвалили Якубовича и все они пошли спать.
В тот день в наряд по роте заступил Горохно Михаил курсант из нашего взвода. Внешний вид у Михаила никак не походил на десантника - толстый, неуклюжий увалень. Кроссы бегал всегда позади всех - на пинковой тяге; на турнике не мог сделать ни то чтобы подъем-переворотом, хорошо, если хоть раз дотягивал подбородком до перекладины. Он вместе с Елкиным прибыл в учебку из Феодосии, на две недели позже 'a%e. К тому времени нам казалось, что мы служим уже вечность, и поэтому страшно им завидовали.
Горохно все видел и ему, видно, тоже захотелось покататься на чужом хребту:
- Эй, Ученый! Иди писсуары мой! Кому сказал!
- Много хочешь! Ты дневальный - тебе и пахать!
- Что ты сказал?! Повтори! - и пошел на меня с агрессивным видом.
Я шваброй, которой мыл пол, размахнулся и пару раз огрел наступающего Горохно. Тут мы сцепились. Драка оказалась непродолжительной - на шум и крики примчался старшина:
- А ну разойдись нах..! Чо это ты, Ученый, развоевался? А-а?! Туалет, что ли, не хочешь мыть? Это тебе не в институтах учиться! Давай, давай, делай что говорят! Знаем вас, хитрожопых - специально в институты поступаете, лишь бы в армии не служить! А кто Родину защищать будет?! Рабочий класс за вас должен два года в сапогах торчать?! Все вы - недоноски и шланги!.. Чадо! Давай, вперед на писсуары!
Это был для меня самый черный день за всю службу. С того дня Якубович стал быстро преображаться в отношениях с другими: вскоре он окончательно превратился в жлоба, и ему стали уступать, как более
