удаляться. Еще некоторое время они передвигались ползком, потом встали и пошли дальше.
- Сейчас я зайду на наш пост, ты меня здесь подожди, - сказал Кривой, Зачем? - За автоматом, - Зачем автомат? - насторожился Бо, - На всякий случай. Они подошли к проволочному ограждению. Бо остался ждать, а Кривой подлез под проволоку и пошел к часовому. Часовой щелкнул затвором.
- Ты что, это я, Кривой, - замахал руками Кривой. Часовой выругался. Пока зема ждал Кривого, становилось зябко.
- Откуда, зем? - спросил Бо часового, - С Украины.
Пришел Кривой с автоматом и пошли дальше. Впереди показалась трасса, по которой днем двигались колонны. День в сторону Кабула, день в Союз. Сразу за дорогой серый домик дорожной службы. Возле домика часовой в серой форме. Кривой помахал руками. Часовой заулыбался и тоже помахал.
- Абдулла есть? - Часовой кивнул. Они зашли.
Внутри было тесновато и воздух спертый, зато тепло. Запах шел пряный, не как от наших людей. Бо как-то работал у трубачей с одним духом, и тогда учуял, что духи пахнут иначе. Каким-то благовонием, которое они, наверное, используют вместо одеколона.
Духов было несколько, и они явно обрадовались Кривому. Он издавал радостные приветствия, а они улыбались, трясли ему руку и обнимали. Он сразу сел среди них и стал говорить без умолку. Бо не знал, как себя вести. Он тоже поздоровался со всеми, сел немного в сторонке и стал слушать, смотреть и ждать. Судя по тому, как духи реагировали на речь Кривого, они неплохо понимали по-русски, но хуже говорили, а Кривой употреблял некоторые их слова и вел себя столь непринужденно, что трудностей в общении у него не возникало никаких.
Бо немного успокоился после ночного волнения, но теперь его начинало тревожить, что Кривой как будто забыл о нем и о деле, ради которого они пришли. Он подошел к Кривому, нагнулся к нему и спросил.
- Погоди, - шепнул ему Кривой, - надо посидеть, поговорить, - и продолжал в том же духе.
Забили косяк. От косяка Бо отказался, только дернул разок из вежливости, но стоял такой кумар, что поневоле обкуришься. Лицо расплылось в улыбке, и Бо попытался заговорить с ближайшим к нему духом, тоже сидевшим в сторонке. Но тот только улыбался в ответ, и потому и сел в стороне, что по-русски совсем не говорил. Но они хотя бы обменялись именами, хотя его имени Бо не запомнил.
Забили второй косяк. Бо всерьез обеспокоился, что теперь дела вовсе не будет, и все ночные страхи оказались напрасны. Кривого совсем развезло, и вместо слов он теперь бессвязно смеялся.
- Кривой, не пора? - потряс его Бо за плечо, - А сколько время?.. О! Да, пора... пошли, - встрепенулся Кривой, с помощью Бо поднимаясь на ноги. Бо возмутился: А провод? Варежки? - Ах, да... Абдулла, он товар принес... Покажи ему, только быстрей, - Бо стал доставать из-за пазухи варежки. Абдулла взял их и стал смотреть. Бо с надеждой смотрел на Абдуллу.
- Ну что? - торопился Кривой. Абдулла кивнул и показал два пальца. Бо посмотрел на Кривого, - Он берет, за двести, - Двести?.. Это же совсем дешево, четыреста! - Бо показал Абдулле четыре пальца. Абдулла покачал головой и протянул Бо варежки. И вообще хотел уже уйти. Бо поспешно протянул ему варежки назад, - Ладно... - и достал из-за пазухи еще одни. Абдулла что-то объяснил Кривому, чего Бо не понял.
- Он берет две по стопятьдесят, - Что-о? - Бо опешил и растерялся, - Ну пусть даст хотя бы триста пятьдесят за все...
Бо уже не понимал, что происходит. Он только чувствовал, что сейчас наступит рассвет, и их поймают.
- А провод еще, - Провод остался в прихожей. Абдулла посмотрел на провод и что-то объяснил Кривому, - А, - засмеялся Кривой, - провод у них не берут. Думают, они его со столбов снимают.
Бо стало по-настоящему обидно. Зачем же он его пер? Абдулла объяснил, наверное, чтобы утешить, что если бы провод был в изоляции, то он бы его взял.
Абдулла отсчитал деньги и вышел их проводить. Новый часовой зябко переминался с ноги на ногу. Бо тоже стало знобить, а Кривого пошатывать. Уже светало. Абдулла улыбался им вслед. Как только они перешли трассу, Бо отшвырнул провод в придорожную канаву. Пошло все... Больше он с Кривым не пойдет. Накопит с получки, и купит какой-нибудь дипломат. А парадку ему выдадут. Не могут не выдать. Он возмутится!
Чики-чики.
В Хумри к ним сразу приступили деды, и первое, что они услышали: Духи, вешайтесь! А Бо с другим сержантом подозвал Юра Жилин: Ну, мужики, смотрите... Вы должны за духами смотреть, чтобы все было чики-чики. Ну а если что не так, пеняйте на себя...
И еще один невысокий сантехник-башкир (сантехникам духов не прислали) пристал к Бо: Ты че, обурел?! Счас пизды получишь, - и толкал его в грудь.
Но все обошлось. И дальше все пошло ничего. Духи по- очереди заступали в наряд, убирались в палатке, ходили на заготовки в столовую, приносили дембелям пайки.
Вскоре дембеля ушли, стало поспокойнее. Всякое, конечно, бывало. Если Юра Жилин бывал сильно не в духе, заставлял отжиматься в палатке от пола, или на складе бегать туда и обратно. Неприятно и унизительно, конечно, но это был редкий случай. Стало ясно, что то, как к ним приступили в первый день, было, в общем, для отстрастки, и не так страшна эта дедовщина.
И вот провинился Ильяс. Его где- то не было. С утра, когда надо делать уборку и идти на заготовку. Все были, а его не было. Наверно, он затихарился нарочно, чтобы его не припахали. Потом он появился.
- Ты где был? - Молчит, - Ты где был!? - Нигде, - Да из-за тебя тут... чуть всем пизды не дали! - И тут Ильяс странно отреагировал. Он улыбнулся. У него была особенность осанки откланяться назад, держа голову по-утиному, так что на подбородке образовывались складки. И при улыбке его рот не растягивался, как обычно, а открывался, и он издавал при этом легкий вздох. А что происходило при этом с его глазами, не было видно из-за толстых очков.
Яблоков сказал, что Ильяса нужно отпиздить. Он хитрый. Сразу понял, что бурым быть выгоднее. Один раз пизды получишь, зато потом тебя больше не тронут. Но быть таким бурым получалось не у всех.
Потом пошли работать: Бо, Ильяс, Яблоков. Пришли в пустую казарму. В казарме было холодно, как и на улице, поэтому бушлатов не снимали. Бо подошел к Ильясу, задумчиво стоявшему у подоконника:
- Снимай очки, - Зачем? - Ты что, не понял?! - и Бо ударил Ильяса в грудь. Бушлат смягчил удар. Ильяс, как мячик, отскочил от Бо: Не надо, Димыч, ты что? - удивленно защищался Ильяс. Бо шел за Ильясом, нанося удары, Ильяс отпрыгивал по пустой казарме, не поднимая рук. Бушлат смягчал удары. Яблоков стоял в стороне и смотрел. Бо вспомнил, как в школе его выводил Мамонт. И когда он собирался его отпиздить, Мамонт положил голову на парту и закрыл голову руками, и Бо никак не мог ударить его по лицу, попадая в руки, плечи. И тогда Бо понял, что не сможет по-настоящему отпиздить Ильяса, перестал наносить удары, и они в молчании стали работать.
Больше всех доставалось Витьку. Вите-ок! и-ди сю-да ро-дной... Витек подходил, по-слоновьи медленно передвигая ноги, заранее обреченно склонив большую печальную голову. Нагнись! Витек послушно нагибался. Крути головой! Быстрее! Еще быстрее! - и тут его настигал удар ребрами ладоней одновременно с двух сторон головы. Такой удар назывался колобахой. Получив колобаху, человек на секунду терял ориентацию в пространстве, и не всегда удерживался на ногах. Но Витек, хотя он был такой рыхлый и обмякший, никогда не падал. И тогда он получал еще один удар по затылку, от которого отлетал назад, разгибался и шел прочь. Было что- то коровье в его толстой шее, взгляде усталом и безразличном, вечном покорстве своей участи. И наклоняясь и начиная вертеть головой, он еще больше напоминал корову, или слона, не хватало только мягких больших ушей.
Бледное лицо с большим, выступающим вперед хоботом. Бледное, не постиранное и неушитое хэбэ.
Когда ушли дембеля и деды, и Витька никто больше не трогал, он мало изменился, такой же рыхлый, ленивый, безразличный ко всему. Вите-ок! ты когда постираешься? - донимали его теперь свои, - Что ты ходишь, как чмо, нас позоришь!
Витек что нибудь отвечал, как обычно, растягивая слова, и эти его ответы потом повторялись и передразнивались. Он служил теперь предметом насмешек и приколов. Витек! - А... - Сколько сгущенки сможешь съесть за раз? - Де-эсять ба- анок... - Витек! Что ты пиздишь? Никогда тебе не съесть столько! - Да-а запросто, - Да на спор, - Да-авай.
Почему-то Витька нет нигде на фотографиях, а Зобнев есть на всех. Про Зобнева все знали, что он сволочь, амбал и сволочь, это знали и свои, и деды, и когда Юра Жилин разбудил его ночью и повел за перегородку, все знали, что он еще ничего не совершил, но так ему и надо.
- Зобнев, подъем, - Зобнев вскочил в одном белье.
Никто не спал, всем было жутко. Юра Жилин был амбал, и Зобнев был амбал, Юра жилин наносил удары, а Зобнев их сносил. Сначала молча, потом слышались его сдавленные стоны, похожие на плач. И всем было жутко, но не было жалко, все лежали и слушали, запоминали, учились.
Дитя зари.
Вот и в пионерском лагере у Бо все украли. Дедушкин ножик, самодельный приемник, печенье, привезенное в родительский день, потому что его чемодан, стоявший в чемоданной комнате, не закрывался на ключик.
И в армии у Бо много чего украли. Украли парадку, книги. Существовала такая традиция: каждый солдат, уходя на дембель, дарил своей части книгу. В первый раз Бо вырвался в город в приезд Гули, они пришли в книжный магазин и купили ему две книги: Гаршина и Языкова. Гаршина он потом читал в оцеплении, поедая черную смородину с кустов и холодный обед из зеленого котелка. Мрачный Гаршин, иллюстрированный Верещагиным. Языкова Бо успел прочесть два-три первых стихотворения:
Вот он летит над бледною вселенной,
