Бондаренко Николай Адамович
ЛЕТИМ НА РАЗВЕДКУ
Приказ объявят на месте
Мы — курсанты Энгельской авиационной школы, закончившие обучение на самолете Пе-2, - собрались у штаба и ждем, когда нам объявят о присвоении воинского звания, поздравят и торжественно скажут:
— Родина доверила вам защиту советского народа. Будьте достойны!..
Но ничего такого не случилось. Все было гораздо проще. Из штаба школы вышел капитан, назначил старшего группы и вручил ему под расписку пакет, на котором было размашисто написано: «Командиру девятого зап».
И все же, как бы там ни было, мы летчики!
Вскоре мы уже шли на пристань, а оттуда наш путь лежал на фронт.
Какое это было тяжелое время!
…Враг рвался к Волге. Моя родная Белоруссия стонала под фашистским гнетом. Мама и сестренки эвакуировались в Киргизию. Они очень нуждались в помощи. А поддержать их мог только я. В феврале сорок второго отец умер от крупозного воспаления легких.
В ноябре мне исполнится двадцать один год. Как-то даже не верилось, что стал уже взрослым и теперь еду на фронт. Ведь совсем недавно босоногим сорванцом бегал по деревне. Да, время летит…
На пароходе «Анастас Микоян» плывем на север.
В компании друзей я стою на верхней палубе и любуюсь живописными берегами Волги.
— Ребята, посмотрите какой простор! — взволнованно говорит Гриша Москвичев. Как велика наша страна! Нет, никогда фашисты не поставят нас на колени!
— Конечно! О чем может быть разговор? Война только начинается… отозвался ему Костя Таюрский.
— Под Москвой им уже дали прикурить, дадут и под Сталинградом! убежденно добавил Толя Поляков.
— Слушайте, ребята, я думаю, что у гансов и фрицев память коротка. Ведь еще Бисмарк, а может кто-то другой, сказал, что «с Россией воевать не надо». Но они, варвары, забыв историю, опять пошли на нас войной, — дал историческую справку Василий Морозов. Которому было всего двадцать три года, а на голове у него уже появились седые прядки.
— Ты, Василий, всегда говоришь умные речи. Не зря твоя шевелюра похожа на чернобурку. Бисмарк, Гитлер, фрицы… Кто бы ни пошел на нас — разобьем! Вот приедем на фронт — сразу произойдет коренной поворот событий! — шутит весельчак Георгий Долгирев.
— Это точно! Такой ведь резерв… — поддерживает его Морозов.
— Между прочим, я в Саратове шестьдесят открыток купил…
— На всю войну?
— Нет, не на всю. Ты же сам сказал, что война только начинается. А открытки, скажу вам, — смехота! Нарисован едущим на перед сам доктор Геббельс, и вот этот куплет напечатан. Слушайте:
— Куплетик что надо!
— Наши карикатуристы и фельетонщики выдали…
— Не фельетонщики, а фельетонисты!.. А еще чернобурка на голове.
— Пусть будут фельетонисты, какая разница? Важно, что они правильно трудятся на историю.
— На историю и победу.
— А может быть, и на мировую революцию.
— Ребята, кончай шуметь! Капитан парохода приглашает в кают-компанию отведать баланды! — шутливо объявляет старший группы.
— А где моя большая ложка? — заливается смехом Поляков…
Хочется хоть теперь посмотреть на нашу команду со стороны. Настроение у всех ребят бодрое, боевое. Все стремятся как можно быстрее сразиться не с условным, а настоящим противником. Товарищи стараются казаться не только уверенными в своих силах, а чуть-чуть беспечными. (Именно такими многие из нас тогда представляли себе настоящих, бывалых летчиков.) Мы нередко говорили друг другу: вот поднимемся в небо войны, и сразу зашумит о нас слава. Ведь мы научились хорошо летать.
Но как далеки мы были тогда от верного представления о боевых буднях. Нам предстояло убедиться, что бой — это особый экзамен, который нельзя пересдать. С боевого задания с «неудом», как правило, не возвращаются.
…Наконец дорога позади. Мы стоим и смотрим, как наш старший рапортует командиру 9-го запасного авиаполка майору Скибо. Тот вскрывает пакет и начинает читать. Вдруг он прерывает чтение и резко говорит:
— Мне летчики не нужны! У меня их вот так!.. — И майор энергично проводит рукою по шее.
— Что же нам делать? Куда теперь пошлют? — послышались недоуменные голоса.
Майор Скибо смотрел на нас с явным сочувствием. Внешне мы выглядели не очень хорошо. Все-таки шесть суток сидели на баланде и сухарях.
— Ладно, — смягчился он наконец, — возьму вас к себе, но почему у вас нет знаков различия?
— Товарищ майор, о присвоении званий в богаевской академии нам объявили, — ответил старший группы, назвав школу именем ее начальника полковника Богаева.
— Вот как?.. Тогда слушайте: звание у всех у вас одно — сержанты. Сегодня же надеть знаки различия.
— Есть надеть знаки различия! — козырнул старший.
Слова майора Скибо о том, что в 9-м запасном полку очень много летчиков, подтвердились при первом посещении столовой. Здесь в завтрак, обед и ужин образовывалось по нескольку очередей. Публика что ни на есть самая пестрая. Кто сержант, кто старший лейтенант… Кто в добротных хромовых сапогах, а кто и в обмотках. И чертовски было здорово то, что никогда ни у кого не пропадали со стола талоны. Позавтракал — и оставляй без боязни обеденные: никто их не возьмет.
— Братцы, мы летаем на Пе-2, а это значит, нас скоро начнут тренировать, — сказал однажды Москвичев.
— Гриша, друг, хорошо, если твои слова дойдут до командира! — ответил со второго яруса Таюрский.
Но в скором времени слова Москвичева действительно подтвердились: Москвичева, Таюрского, Долгирева и меня направили в учебно-тренировочную эскадрилью капитана Соляника.
…Заволжский пейзаж не так уж привлекателен. Кругом, куда ни посмотришь, раскинулась изрезанная оврагами степь, на которой лишь изредка встречаются мелкие кустарники. Выпал первый ноябрьский снежок.
Мы не спеша идем к землянке, в которой размещается эскадрилья Соляника. Левее тропинки, ведущей в столовую, стоит около десятка сломанных «пешек».
