— Превеликое, браток, тебе спасибо. Теперь живем.
Не суждено было этому ПЛ-3М спасти Сухареву жизнь. Но пусть он поможет многим солдатам и офицерам заживить их раны.
Через некоторое время Петро уже лежит на столе. Ему зашивают рану без наркоза. Он морщится, смотрит медсестре в лицо и молчит. Со мной хуже. Хирург (я внимательно смотрю на него) вздыхает и говорит:
— Ложитесь животом на стол и свешивайте руку вниз. Привяжем к ней груз, и она войдет в сустав. Как зовут-то вас?
— Николай. Бондаренко.
— Ну вот, Коля Бондаренко, придется вам потерпеть немного. Не бойтесь…
— Я не боюсь. Раз попал к вам в руки…
— Правильно!
К моей руке привязали ведро с водой, а потом еще и камень, но рука в сустав не вошла. Хирург задумчиво посмотрел на меня и спросил:
— А хотите, я ее под общим наркозом вправлю?
Соглашаюсь — другого выхода нет. Сестры привязали меня веревками к столу. Хирург сказал: «Считайте!» — и мне дают наркоз. Я начал считать, мне стало очень плохо. Захотелось крикнуть: «Не надо!», вырваться, но… в голове зазвенело и я провалился куда-то в бездну…
Очнулся после наркоза. Мое левое плечо туго перевязано. Подвигал подвязанной рукой — не болит. Осматриваю себя. Чувствую, стянута и правая нога. При приземлении на каменистую почву я сильно разбил правое колено. Врачи, не церемонясь с моими шароварами, разрезали правую штанину от стопы до бедра, перевязали колено и скололи куски двумя английскими булавками. В таком виде меня посадили вместе с Баглаем и другими ранеными в кузов грузовика и повезли во фронтовой госпиталь Ровеньки.
После осмотра там врачи принимают решение отправить нас в авиационный госпиталь Зерноград.
— Доктор, было бы лучше, если бы вы отправили нас в полк. Там и госпиталь есть, — говорю врачу- женщине, вспомнив, что неделей раньше туда положили командира звена Покровского и его штурмана Лакеенкова.
— Ни в коем случае. Даже не говорите об этом, — возмущается врач.
Утро восьмого августа. В госпитале ждут самолет, который должен доставить нас в Зерноград. За прошедшие дни я еще два раза напоминал врачу о нашем полковом госпитале и дважды получал резкий отказ.
Сестра ведет нас к взлетно-посадочной площадке сани, тарных У-2. А вот уже подруливает «кукурузник». Так фронтовики величают этот маленький санитарный самолет.
— Попухли мы с тобой, командир, — говорит Баглай.
Сестра дает летчику документы и властно распоряжается:
— В Зерноград обоих!
— Сколько мне еще рейсов сегодня? — спрашивает летчик.
— Два.
— Нормально.
И тут у меня созрело решение. С врачами и сестрами я не договорился и не договорюсь. А с летчиком, коллегой?.. Улучив момент, делаю строгое лицо, подхожу к пилоту и спрашиваю:
— Ты летчик?
— Да, летчик, — отвечает он и меряет меня взглядом с головы до ног.
— И мы летчики. Вот что: повезешь нас не в Зерноград, а в полк. Понял? Если только ты летчик, — бью по его самолюбию. — Посмотри, разве нас на носилках принесли?
Мой расчет оправдался.
— А где ваш аэродром? — спрашивает он.
— Аэродром Мечетный.
— О, знаю. Полк Валентика… Бывали там не раз.
— Вот и хорошо.
Летчик быстро чертит на карте от Ровеньков до Мечетного линию, отсчитывает курс. Мы садимся в воздушную санитарку и — как хорошо! — летим домой. Но по сравнению с нашей скоростной ласточкой «кукурузник» очень долго преодолевает это стокилометровое расстояние. У меня нет карты, чтобы по ней ориентироваться, а У-2 всю дорогу идет бреющим. Я даже подумал: «Везет в Зерноград, окаянный!» Нет, мы, летчики, — народ покладистый! Вот он, наш аэродром в степи, наша родная Мечетка! Я слышу, как бьется сердце.
Посадка. Выходим с Петром из кабины. Несем свои пожитки. Ребята нас узнают и бегут навстречу. Быстро идут к нам командир полка Валентик и замполит Кантор. На аэродроме находится и служивший ранее в Энгельской школе полковник Дергунов — начальник политотдела дивизии. Вид у меня явно не строевой, но я, как положено, иду к Дергунову с докладом.
— Ладно, ладно, Бондаренко, — машет он рукой. — Я всегда и всем говорю, что лучше летчиков, чем выпускники Энгельской школы, нет. Рассказывай без доклада.
Здороваемся. Коротко рассказываю о том, что произошло с нами в полете пятого августа. Сейчас обеденное время. Но ребятам не до еды. Все прибежали сюда. Пришли многие техники и многие из обслуживающего столовского персонала. Тетя Таня — повар, готовящая всегда вкусную — «высотную» — еду, сняла с головы белоснежный колпак и вытирает им слезы.
— Тетя Таня, не надо. Тетя Таня, и ты, Лидочка, — обращаюсь к официантке, — накормите, пожалуйста, летчика с У-2. Мой обед ему отдайте. Он хороший товарищ.
— Да если бы была только одна забота — кормить вас, мои дорогие… Такой хороший был Сухарев. Бывало, покушает и всегда подойдет к окну спасибо сказать… Не подойдет он уже больше…
— Не плачьте, тетя Таня. Слезами горю не поможешь.
Летчик санитарного У-2 стоит еще минутку с нами, смотрит на нашу дружную боевую семью. Но его ждут раненые, и он, распрощавшись со мной и Баглаем, спросив у Дергунова разрешение, направляется в столовую. По распоряжению Валентика мы идем к машине, которая повезет нас в полковой госпиталь. С нами рядом наши товарищи. Но в это время с КП выскочил начальник оперативного отделения штаба капитан Мазуров и дал зеленую ракету. Забыв о нас и об обеде, экипажи быстро побежали к своим самолетам.
— Куда, Саша? — успеваю я спросить командира звена Пронина.
— Аэродром Сталино. С пикирования, Колька! Эх, елки зеленые, дрожите, фашисты!.. — на ходу бросает Пронин, удаляясь.
Я стою у открытой двери кабины полуторки. Смотрю, как дружно наши летчики запускают моторы и выруливают на старт.
Первым на взлет идет батя — Валентик. За ним по одному взлетают летчики и командиры. Они собираются в группу, проходят над аэродромом парадным строем и берут курс на запад. Я смотрю не отрываясь на удаляющиеся самолеты. Через сорок минут будет нанесен мощный бомбовый удар с пикирования по вражескому аэродрому. Знайте, господа фашисты, это вам не сорок первый. Кончилось то время, когда вы безобразничали безнаказанно!
…Молодой шофер Ваня аккуратно ведет машину по неровной дороге. Я думаю об ушедших на задание товарищах, о сильном зенитном огне, которым меня и Моисеева встречали фашисты над аэродромом Сталино, и о том, что я снова в своей родной семье.
Прибываем в госпиталь.
— Го-о! Разведчики везде первые! — смеясь, громко говорит Покровский, стоя на пороге утопающего в зелени домика — госпиталя.
— Товарищ командир, прибыли поправить свое здоровье! — шучу я.
— Ну и оборванец! Где тебя так угораздило?
— Пришлось сражаться с костлявой старухой, командир!
— Здорово, — пробасил он.
На наш говор выбежал из палаты Митя Лакеенков. Мы с ним расцеловались и на радостях запели
