такой секрет – все равно что подписать мне смертный приговор?
– О Эдмунд, – вздохнула она. – Как ты можешь думать, что приказ исходил от меня? Я пыталась защитить тебя, Эдмунд, от страхов и подозрений Жерара. Именно потому, что я выступала в твою защиту, мне было поручено передать тебе его пожелание. Что ты наделал, Эдмунд?
Он начал было отвечать, но слова заглушил приступ кашля.
Она села прямо, вырвала ладонь из его ослабевшей руки и оглядела тело, рухнувшее обратно на подушки.
– Во имя Господа нашего! – вскричала она с искренностью верующей. – Это чума – африканская чума!
Он хотел подтвердить ее подозрение, но смог лишь кивнуть, с трудом хватая ртом воздух.
– Но ведь они задержали «Фримартин» у побережья Эссекса на двухнедельный карантин, – возразила она. – На борту не было никаких следов чумы.
– Болезнь убивает людей, – объяснил Эдмунд едва слышным шепотом, – но животные могут переносить заразу в крови и оставаться в живых.
– Ты не можешь этого знать!
Эдмунду удалось изобразить слабую усмешку.
– Миледи, – сказал он, – я состою в том самом Братстве, которое интересуется способами убийства вампиров. И я получил нужную мне информацию как раз вовремя, чтобы организовать доставку крыс, хотя тогда я еще не знал, каким образом использую их. Но недавние события…
Он снова был вынужден прерваться, не в силах поддерживать дыхание даже для легкого шепота.
Леди Кармилла приложила руку к горлу и сглотнула, словно ожидая проявления немедленных признаков заражения.
– Ты хотел уничтожить меня, Эдмунд? – спросила она, словно ей трудно было поверить в это.
– Я хочу уничтожить вас всех, – ответил он. – Я готов навлечь на мир катастрофу, перевернуть его вверх ногами, лишь бы сбросить ваше ярмо… Мы не можем и дальше позволять вам подавлять науку, чтобы навеки сохранить вашу империю. Порядок наступает лишь после хаоса, и хаос пришел, миледи.
Когда она попыталась подняться с кровати, он схватил ее, и хотя силы почти покинули его, она позволила себя удержать. Покрывало упало, оставив открытыми ее груди.
– Мальчик умрет, мастер Кордери, – сказала она. – И его мать – тоже.
– Они уже далеко, – возразил Эдмунд. – Ноэль прямо из-за вашего стола отправился под защиту общества, которому я служу. Сейчас они вне пределов вашей досягаемости. Эрцгерцог никогда не сможет их схватить.
Кармилла пристально взглянула на него, и теперь он заметил в ее глазах зарождающийся страх и ненависть.
– Ты пришел сюда прошлой ночью, чтобы дать мне выпить отравленной крови, – сказала она. – В надежде, что эта новая болезнь сведет меня в могилу, ты обрек себя на смерть. Как ты это сделал, Эдмунд?
Он снова вытянул руку и дотронулся до ее локтя; она, вздрогнув, отпрянула, и это было приятно – его начинали бояться.
– Лишь вампиры живут вечно, – хрипло объяснил он. – Но пить кровь может любой, кто имеет желудок. Я взял всю кровь из моих двух зараженных крыс… и молю Бога, чтобы переносчики заразы проникли в мою кровь… и в мое семя. Вам тоже досталась полная мера, миледи… и теперь ваша жизнь в руках Божьих, как жизнь любого простого смертного. Я не уверен, заразитесь ли вы чумой, и если да, то убьет ли она вас, но я, неверующий, не стыжусь молиться. Может быть, и вы помолитесь, миледи, так что мы узнаем, одинаково ли Господь относится ко всем безбожникам.
Она взглянула на него сверху вниз, и с лица ее постепенно исчезли эмоции, искажавшие его: оно сделалось неподвижным, словно маска.
– Ты мог бы перейти на нашу сторону, Эдмунд. Я доверяла тебе, я бы могла завоевать для тебя доверие эрцгерцога. Ты мог бы стать вампиром. Мы бы разделили с тобой вечную жизнь – ты и я.
Это было ложью, и оба знали это. Когда-то он был ее возлюбленным, затем они расстались, и он старел в течение стольких лет, что теперь его сын напоминал ей о тех временах больше, чем он сам. Теперь стало совершенно очевидно, что обещания ее пусты; она понимала, что ее предложения не могут даже осквернить его.
Рядом с кроватью валялся маленький серебряный нож, с помощью которого она надрезала ему кожу. Леди Кармилла схватила его и выставила перед собой, словно кинжал, а не тонкий инструмент, с которым следует обращаться с любовью и осторожностью.
– Я думала, что ты все еще любишь меня, – сказала она. – Искренне думала.
Эдмунд решил, что по крайней мере теперь она говорит правду.
Он запрокинул голову, открыв шею для ожидаемого удара. Он хотел, чтобы она ударила – злобно, жестоко, страстно. Ему больше нечего было сказать, не хотелось ни отрицать, ни подтверждать, что он все еще любит ее.
Теперь он понял, что им двигали различные побуждения, и усомнился, действительно ли преданность Братству заставила его отважиться на этот необычный эксперимент. Это не имело никакого значения.
Она перерезала ему горло, и еще несколько долгих секунд он видел ее – она неподвижно смотрела, как хлещет из раны кровь. И когда она прикоснулась к губам испачканными отравленной кровью пальцами, он понял, что, по-своему, она по-прежнему любит его.
